И сказаны были эти слова совсем другим, примирительным тоном, резко отличающимся от тона властного противостояния, к которому он привык за первые двенадцать месяцев своего брака. Тон этот прекратился в тот день, когда ножка стула, придя в соприкосновение с головой его возлюбленной, оставила небольшой шрам на левом виске — подобно пятну на мраморной статуе. С того момента его суженая совершенно изменилась — по крайней мере, внешне. При их многочисленных ссорах и препирательствах за все время, предшествующее этому, дело, однако, не доходило до насилия. И когда он впервые ударил ее, это возымело эффект. Трус, как оказалось, не стал терпеть ее издевательств, и с тех пор она стала его бояться. Испуг, охвативший ее, когда она отвечала на его вопрос, таким образом, вполне понятен.
Было время, когда Франциска Вилдер безо всяких эмоций отвечала на такие вопросы, не трепеща и не запинаясь.
Но вот она опять вздрогнула, и вновь на нее нашло замешательство, поскольку послышались шаги снаружи, и раздался стук в дверь.
Постучали два раза; это не было похоже на стук почтальона, но ритмичное «тук-тук-тук» говорило о том, что стучал джентльмен или леди — скорее всего, женщина, судя по мягкому звуку.
— Кто бы это мог быть? — спросил Свинтон, извлекая трубку изо рта. — Кто-то незнакомый, я полагаю.
В Лондоне мистер Свинтон не горел желанием принимать нежданных посетителей. Он оставил за границей слишком много одураченных, и, возможно, стучал в дверь сейчас кто-то из них.
— Из наших знакомых никто быть не может, — сказала его жена насмешливым тоном. — Если только никто из твоих старых друзей не видел, что ты вернулся домой. Ты встречал кого-нибудь по дороге?
— Нет, меня никто не видел, — грубо ответил муж.
— Наверное, это к тем, кто живет наверху. Я полагаю, это к ним, или еще к кому-нибудь из этого дома.
Этому предположению, однако, противоречил диалог, который послышался в гостиной.
— Миссис Свинтон дома?
Вопрос был задан человеком, который, скорее всего, только что пришел.
— Да, сэр, — ответила горничная-ирландка, которая открыла ему дверь.
— Передайте мою визитную карточку и спросите леди, могу ли я ее видеть.
— Ей-богу, это Коттрелл! — пробормотал бывший гвардеец, узнавая голос.
«Сэр Роберт Коттрелл» — было написано на карточке, переданной ему горничной.
— Передайте ему, пусть войдет! — сказал он служанке, не удосужившись спросить согласия у Фан, — та, удивленная неожиданным визитом, вскочила на ноги и скользнула в спальню.
Было что-то странное в этом желании жены ретироваться, которую более внимательный муж мог бы неправильно расценить. Но он не обратил на это внимания, ибо мысли его теперь были заняты новой полезной идеей, внезапно посетившей его.
Независимо от того, был ли ему симпатичен сэр Роберт Коттрелл, и даже не имея представления о цели его визита, Свинтон тем не менее был склонен принять посетителя. Запах селедки был все еще в ноздрях мнимого лорда; он же предпочитал запах духов, исходящий от батистового носового платка галантного баронета — сэра Роберта.
Не собираясь спрашивать отчет у своего брайтонского знакомого, Свинтон приказал служанке провести его.
И гость вошел в дом.
Баронет несколько растерялся, когда открылась дверь из гостиной в комнату, и он увидел вместо Фан ее мужа, — у гостя пропало желание входить внутрь.
Привыкший, однако, к таким неожиданностям, он не смутился. Он был знаком с характером бывшего гвардейца. К тому же он знал, что Свинтон сейчас испытывает трудности и при таких обстоятельствах не будет проявлять излишнее любопытство.
— Ах, Свинтон, мой дорогой друг, — воскликнул гость, протягивая свою холеную руку. — Я счастлив видеть вас снова. Мадам сказала мне, что вы вот-вот должны вернуться. Я только решил заглянуть, в надежде увидеть вас. Я слышал, вы из Парижа?
— Да, только вернулся, — ответил Свинтон, горячо пожимая руку.
— Там сейчас ужасные времена настали. Я рад, что вы вернулись оттуда с целой шкурой.
— Ей-богу, это все, что я привез с собой.
— В самом деле? Что вы хотите этим сказать?
— Я поехал туда, чтобы получить некоторую сумму, которую мне должны. И вот, вместо того чтобы получить деньги, я потерял даже то, что у меня было.
— Как это случилось, мой дорогой друг?
— Я соблазнился игрой в карты с некими французскими офицерами, которых повстречал в Милль Колон. Это было их проклятое экарте. Они умели в него играть лучше, чем я; и очень скоро обчистили меня. У меня едва хватило денег, чтобы вернуться сюда. Я благодарю Бога, что снова здесь, хотя как мне это удалось зимой, в такую погоду, — знают лишь небеса! Простите меня, сэр Роберт, что беспокою вас рассказом о моих личных делах. Но я сейчас в таком состоянии, что и сам не знаю, что говорю. Черт бы побрал Францию и французов! Я никогда больше не поеду туда снова, никогда, поскольку уже знаю, что они собой представляют.