Жена - девочка

Его появление во Франции объясняется тем, что он прочитал в английской газете сообщение о прибытии сэра Джорджа Вернона в Париж. Также в статье говорилось, что сэр Джордж вернулся после посещения каких-то правительственных миссий Европы и участия в некоем секретном совещании британских послов.

Кое-что из этого уже не было для Майнарда новостью. Он ведь хотел воспользоваться приглашением английского баронета, которое тот сделал на пристани в Ливерпуле. Вернувшись из неудачного венгерского путешествия, Майнард посетил Севеноукс Кент. Но его постигло разочарование: он опоздал. Сэр Джордж отправился в путешествие на континент, взяв с собой дочь. Эта поездка могла растянуться на год или более. Так поведал ему управляющий баронета. Возможно, он сказал правду, возможно, то, что ему велено было говорить.

Немногим более Майнард узнал о баронете в Лондоне. Только ходившие в политических кругах слухи о том, что баронету было поручено некоторое секретное задание, связанное с посещением европейских правительств в странах, именуемых великими державами.

Такая секретность предполагала, что сэр Джордж путешествовал инкогнито. Так оно и было, и поэтому Майнарду, тщательно штудировавшему хроники прибытий-отъездов, было очень трудно напасть на след баронета.

Майнард ежедневно читал хроники, искал баронета в разных местах, но безуспешно, пока, наконец, спустя несколько месяцев, случайно не наткнулся на упомянутую статью.

Верил ли он еще в то самое предчувствие, о котором говорил несколько раз? Если и верил, то ничто не мешало ему помочь судьбе — и для этого он приехал в Париж.

Он очень хотел, чтобы предчувствие оказалось верным. Но безоговорочно уповать на судьбу он не мог, и именно поэтому искал след сэра Джорджа, а при его обнаружении проявил поспешность и постарался поскорее заполучить адрес английского баронета в столице Франции.

В течение двадцати четырех часов с момента приезда в Париж он искал сэра Джорджа в каждой гостинице, где мог бы остановиться приезжий такого ранга. Но никакого сэра Джорджа, никакого английского баронета ему разыскать не удалось.

Майнард уже хотел расспросить о разыскиваемом в английском посольстве, но отложил это на следующий день и, как обычно делают все приезжие, отправился на прогулку по бульварам.

В тот момент, когда он подходил к Монмартру, вышеприведенная мысль и посетила его.

Казалось, ничто вокруг не подтверждало ее. Его здесь окружали парижане — граждане республики, президент которой был выбран путем свободного волеизъявления. Гуляли добродушные мещане с женами по левую руку и симпатичными маленькими дочерьми по правую. Проходили улыбающиеся гризетки, юные пары, обменивавшиеся многозначительными взглядами или остроумными репликами.

Тут и там мелькали стайки студентов, закончивших на сегодня занятия, группы прогуливающихся, леди и джентльмены, которые вышли насладиться прекрасной погодой, — все они двигались по широкой и гладкой аллее бульвара, непринужденно и спокойно беседуя, без всяких опасений, как будто гуляли по сельской дороге или вдоль берега спокойно текущей реки.

Небо над ними было безмятежным, словно над садами Эдема; воздух настолько приятным, что двери кафе были открыты, а внутри можно было заметить отдыхающих актеров или сочинителей, сидящих за мраморными столиками, потягивая свои eau sucrée[53] и успевая прятать в карманы куски сахара, чтобы потом использовать его дома, в своих квартирах-чердаках ценой шесть франков в неделю, и с восхищением смотреть то на лакированные туфли джентльменов, то на одетых в шелка девиц, разгуливающих туда-сюда по аллеям.

Но вышеупомянутое замечание Майнарда было вызвано не наблюдением этих парижских красот, а совсем другой сценой, свидетелем которой он стал прошлой ночью.

Случайно оказавшись возле Королевского дворца, позже названного «Националь», он зашел в кафе де Милль Колон, где обычно отдыхали алжирские офицеры. С безрассудством человека, ищущего приключений на свою голову и не привыкшего сдерживать свои порывы, он неожиданно оказался среди людей бесцеремонных. Распивая напитки безо всяких ограничений, кроме одного — содержимого их кошельков, он вскоре поднимал вместе с ними бокалы и слушал их речи. Но он никак не желал присоединяться к тосту, который, по его мнению, был оскорбительным для Франции.

— Да здравствует император!

По меньшей мере двенадцать раз произносили офицеры этот тост — и каждый раз с энтузиазмом, который неприятным звоном отдавался в ушах республиканца. Их полное единодушие еще более усиливало зловещий эффект. Он знал, что французский президент стремится создать империю, но до сих пор он не верил в реальность этой идеи.

И вот теперь, когда он пил в компании посетителей кафе де Милль Колон, он понял, что это не только возможно, но и вполне реально; и Луи Наполеон в скором времени примерит либо мундир императора, либо саван.

Мысль об этом больно ранила капитана. Даже в такой компании он не смог скрыть своих чувств и выразил их, обращаясь к одному из присутствующих.

— Бедная Франция! — воскликнул он.