— О да, конечно, — ответил граф так беззаботно, как будто его просили угостить сигарой. — Но, — добавил он, — нет ли какого-нибудь способа избежать этой дуэли?
Этот вопрос ни в коей мере не был проявлением малодушия. Даже беглого взгляда на графа Розенвельда было достаточно, чтобы исключить подобное.
Сорока лет или более, с усами и бакенбардами, в которых только-только начала появляться седина, с настоящей военной выправкой — он с первого взгляда производил впечатление человека, имевшего в своей жизни богатую практику участия в самых жестоких дуэлях. И в то же время он не производил впечатления хулигана или задиры. Напротив, в его характере можно было обнаружить мягкость и доброту — но, когда было необходимо, он изменял им, проявляя твердость и бескомпромиссность.
Именно такая перемена произошла с ним сейчас, когда Майнард решительно ответил:
— Нет.
— Проклятье! — прошипел он по-французски. — Я возмущен! Подумать только, такое важное дело, как свобода всей Европы, должно пострадать от этой глупости! Правильно говорят, что женщина — проклятие человечества!
— Есть ли у тебя какие-либо соображения, — продолжил он после этой невежливой тирады, — когда этот господин пришлет своих секундантов?
— Это невозможно предсказать. В течение этого дня, я полагаю. Не должно быть никакой причины для отсрочки, насколько я понимаю. Небесам было угодно, чтобы мы с ним, хорошо знакомые друг с другом, оказались рядом в одной гостинице.
— Вызов пришлют через некоторое время, в течение дня. Стреляться или драться как-то по-другому вы будете, возможно, завтра утром. Отсюда нет железной дороги, а пароход отходит только раз в день, в семь часов вечера. Таким образом, мы потеряем целых двадцать четыре часа! Про-кля-тье-е-е!
Граф Розенвельд произвел эти подсчеты вслух, теребя свои огромные усы и уставясь в одну точку под ногами.
Майнард молчал.
Граф продолжил свои несвязные речи, время от времени произнося громкие восклицания вперемешку на французском, английском, испанском и немецком языках.
— О, небеса, я знаю, что делать! — вдруг воскликнул он, вскочив с места. — Я знаю, Майнард, я знаю!
— Что с тобой, мой дорогой граф?
— Я знаю, как сэкономить время! Мы вернемся в Нью-Йорк на пароходе ближайшим вечером!
— Но не избежав дуэли! Я полагаю, что ты учел это в твоих расчетах?
— Конечно, учел! Мы будем участвовать в дуэли и все равно успеем вовремя.
Если бы Майнард не был тонким деликатным человеком, он сразу бы выразил свое сомнение. Но он просто попросил друга разъяснить ему подробности.
— Все очень просто, — ответил граф. — Ты был пострадавшим, и, таким образом, ты имеешь право выбрать время дуэли и вид оружия. Оружие сейчас неважно. Главное — время, которое нам так нужно сейчас.
— Ты хотел бы, чтобы я дрался сегодня?
— Хотел бы, и так оно и будет.
— А что, если вызов будет сделан слишком поздно — скажем, вечером?
— Caramba! — произнес граф распространенное мексиканское ругательство. — Я меньше всего думаю об этом. Вызов должен прибыть достаточно рано, если твой соперник — джентльмен. Я знаю, как вынудить его сделать это вовремя.
— Как именно?
— Ты напишешь ему, — то есть я напишу, что ты вынужден покинуть Ньюпорт сегодня вечером; очень важное дело внезапно заставляет тебя уехать отсюда далеко. Обратись к нему, чтобы он как человек чести прислал свой вызов немедленно, так, чтобы ты с ним успел сразиться. Если он откажется, то ты в соответствии со всеми законами чести будешь считаться свободным и сможешь уехать в любое время, когда пожелаешь.
— Это будет означать, что я сам вызвал его на дуэль. Будет ли это корректно?
— Конечно, будет! Я отвечаю за это. Все будет полностью соответствовать нормам — строго согласно кодексу.
— Что ж, тогда я согласен.
— Довольно! Я должен приступить к составлению письма. Это дело не совсем обычное, поэтому надо хорошенько подумать. Где у тебя ручка и чернила?
Майнард указал на стол, где были все необходимые письменные принадлежности.
Придвинув стул, Розенвельд сел за стол.
И вот, взяв ручку и быстро начертав на листе положенные этикетом начальные приветственные фразы, он продолжил далее сочинять письмо-вызов, как человек, сильно заинтересованный в том, чтобы письмо возымело действие. Думая о революции в Бадене, он изо всех сил стремился поскорее устроить своему другу предстоящую дуэль или освободить его от нее, чтобы они вместе смогли принять участие в борьбе за свободу на своей любимой родине.
Послание вскоре было написано, аккуратно скопировано, и копия вложена в конверт. При этом Майнарду даже не было позволено прочитать письмо до конца!
Письмо было адресовано мистеру Ричарду Свинтону и передано ему служащим гостиницы в тот момент, когда в коридорах «Океанхауза» послышался громкий удар гонга, оповещающий гостей о начале завтрака.
Первый же удар гонга прервал сон мистера Свинтона. Спрыгнув со своей кушетки, он принялся расхаживать по комнате большими шагами, слегка пошатываясь. На нем было то же платье, что и на вчерашнем балу, кроме перчаток цвета соломы.