Жена чародея

— А что это за молодой человек стоял рядом с Кру Беффелом? Он смотрел на тебя с такой яростью. Он своим горящим взором напомнил мне «Занибуно» — ты ведь помнишь эту поэму?

— Ax, этот… Это младший сын Трела Уэйт-Базефа. Ему страсть как не терпится войти в число Избранных.

— А у него есть способности?

— Способности у него немалые, но отсутствует дисциплина и почти нет правильной методики. Через годик-другой он дозреет, и тогда я порекомендую его. А до тех пор я останусь противником этой кандидатуры.

— Ага, тогда мне понятно, почему он смотрел на тебя с такой ненавистью. Хотя, честно говоря, мне показалось, что в этом есть и что-то другое, что-то личное. — Пристально посмотрев на жесткое и напряженное лицо друга, она внезапно спросила: — А как твоя молодая жена? Я не успела поговорить с ней на свадьбе, но мне показалось, что она — очаровательное дитя.

Лицо Террза Фал-Грижни несколько подобрело.

— Она хорошая. Я познакомлю тебя с ней нынешним вечером.

— Выходит, счастливый брак?

Фал-Грижни как бы ненароком отвернулся от нее.

— Слишком рано судить об этом.

Да и не стал бы он обсуждать подобные вопросы ни с кем — даже с нею.

— Ты уже перестал считаться с тем, что намеченный тобою курс действий подвергает известной опасности и твою молодую жену? — как бы мимоходом спросила Вей-Ненневей.

Фал-Грижни резко повернулся к ней.

— Я тебя не понимаю.

— Прекрасно понимаешь, Террз. — Он удивленно поднял брови, поэтому она продолжала: — Ты разгневал герцога и его могущественных друзей в такой степени, что они уже предприняли несколько покушений на твою жизнь. Если подобные испытания лишь обостряют твое самоуважение, не говоря уж о самоуверенности, — что ж, я не против; это, разумеется, твое личное дело. — Она обратила внимание на то что ее слова, похоже, не столько сердят, сколько изумляют его. — Но сейчас ты, по-моему, зашел слишком далеко. Ты пригрозил систематическим противодействием политике герцога со стороны Избранных, а твои враги не замедлят объявить подобные намерения и поступки государственной изменой.

— Не сомневаюсь, — пренебрежительно ответил Грижни. — И что же, ты страшишься за Избранных?

— Не слишком. Избранные в состоянии защитить себя.

— А я в состоянии защитить не только себя, но и своих близких.

— Ты переоцениваешь собственные силы. Можешь презирать своих врагов сколько хочешь, но относиться к их делам и планам нужно серьезней. И если тебя обвинят в измене, ты окажешься в самой настоящей опасности.

— Ты преувеличиваешь.

— Мне так не кажется. И не забывай: если тебя казнят как предателя, то твою молодую жену ждет, скорее всего, та же участь.

— Такая возможность исключена, — заверил ее Фал-Грижни. — В случае нападения я обращусь к Познанию. Но я не предвижу и возможности нападения. Опасностям, о которых ты говоришь, не суждено воплотиться в жизнь.

Дальнейший разговор не имел никакого смысла. Вей-Ненневей и Фал-Грижни проследовали в салон и присоединились к герцогу и его свите. Герцог уже успокоился, а напитки и кушанья, обещанные Глесс-Валледжем, возымели на него благотворное действие. Зрачки герцога расширились, и настроение поднялось. Тем не менее весь остаток дня прошел в яростных спорах. Фал-Грижни неутомимо настаивал на необходимости реформ, и его обжигающе холодная и непримиримая манера держаться выводила из себя оппонентов. Прежде чем совещание закончилось, он, сам того не желая, сумел объединить всех своих врагов, и даже дипломатическое искусство Герезы Вей-Ненневей не смогло поправить положения.

Прежде чем совещание завершилось, Фал-Грижни объявил присутствующим, что Избранные прекращают выполнять жреческие и пророческие обязанности, связанные с вопросами о рождении, о смерти, о заключении брака, о торговых делах, о ставках в азартных играх и так далее применительно к аристократическим семействам Ланти-Юма до тех пор, пока не будет окончательно утрясен вопрос о крепости Вейно. Более того, Избранные снимают свою защиту с традиционных путей торгового флота Ланти-Юма.

Это заявление повергло Повона Дил-Шоннета в неудержимую и неконтролируемую ярость. Фал-Грижни проследил за реакцией герцога на свои слова, а затем, не сказав более ни слова, покинул салон. Немалое количество горячительного и освежительного ушло на то, чтобы хоть как-то успокоить герцога. Но даже после этого о подлинно хорошем настроении не могло быть и речи, хотя «Великолепная» по-прежнему мчалась по водам самых больших каналов к вящему изумлению толпящегося на берегу народа.

Фал-Грижни наконец прибыл домой. Верран, только взглянув на него, поняла, что ее муж разгневан и что его гнев никак не связан с нею самой. Ей оставалось только догадываться, что совещание с герцогом и его приближенными не завершилось триумфом. С Грижни прибыла и Гереза Вей-Ненневей — вся ум и поистине столичный шарм.