Жена бургомистра

— Тоска по родине, отсутствие известий из дому и, наконец, ловушка, в которую поймала его война в его погоне за славой и честью. Скоро он опять станет прежним.

— Надеюсь! — ответил хозяин. — Деревце, в котором столько соков, живо поднимается, если его пригнуть к земле; помогите же ему, этому чудесному юноше!

Один из гостей позвал хозяина, а музыкант присоединился к офицерам и завел с Георгом тихий разговор, заглушаемый голосами вокруг.

Вильгельм пришел из дома ван дер Верффа. Он узнал, что послезавтра, четырнадцатого июня, день рождения бургомистра. Адриан сообщил об этом по секрету Хенрике, а та ему. В день его праздника хозяина дома следовало бы разбудить пением.

— Прекрасно, — перебил своего друга Георг, — она отлично исполнит свое дело!

— Не одна она, мы можем также рассчитывать и на госпожу бургомистершу. Сначала госпожа Мария наотрез отказывалась, но, когда я предложил премиленький мадригал, она уступила и взяла на себя первый голос.

— Первый голос? — с волнением спросил юнкер. — Разумеется, я к вашим услугам. Пойдемте. Есть ли у вас дома ноты?

— Нет, господин фон Дорнбург, я их только что отнес дамам; но завтра утром…

— Завтра утром попробуем! Эту кружку мне, Дортхен! Ваше здоровье, полковник Мульдер. Господин Дуивенворде, этот бокал за ваш новый конный отряд и за несколько смелых вылазок вместе с вами!

Глаза немца снова загорелись живым огнем, и когда капитан ван дер Лан, продолжая свою речь, сказал: «Морские гёзы в конце концов все-таки сломят испанские силы», — то он с воодушевлением воскликнул:

— На море, господа, на море! Ставить свою жизнь ни во что — это самое лучшее! Ликовать, захватывать и бросаться на абордаж во время бури! Бороться врукопашную на вражеском корабле! Драться и побеждать или вместе с противником идти ко дну!

— За ваше здоровье, юнкер! — воскликнул полковник. — Черт возьми, мы нуждаемся в таких молодцах!

— Вот теперь вы прежний! — сказал Вильгельм, обращаясь к другу. — Чокнемся за нашу любовь к родине!

— Два стакана вместо одного! — воскликнул Георг. — За любовь к родине, за блаженство и страдание любви, за прекрасную женщину, которую мы любим! Война — наслаждение, любовь — жизнь! Пусть из ран течет кровь, пусть сердце разрывается на тысячу частей! На поле битвы лавр цветет, любовь сплетает розы, розы с шипами, но все же душистые розы! Прочь от меня, бокал, пусть никто из тебя не пьет больше!

С пылающими щеками Георг бросил свой стеклянный бокал в угол комнаты, где он со звоном разбился вдребезги. Собутыльники громкими восклицаниями выразили свое сочувствие, только лейтенант Кромвель встал и тихо вышел из комнаты, а хозяин задумчиво покачал своей умной головой.

Казалось, в душу Георга влился пламень, а его дух окрылился. Спутавшиеся локоны в беспорядке обрамляли его красивую голову, а сам он, откинувшись в глубь кресла и расшнуровав воротник, вставлял в рассудительные речи других светлые мысли и блестящие слова. Вильгельм следил за его словами то с удивлением, то с тревогой. Уже давно начался новый день, когда музыкант оставил со своим другом гостиницу. Полковник Мульдер посмотрел им вслед и, обращаясь к оставшимся, воскликнул:

— У этого огненного человека сидит черт в теле!

На следующий день в доме бургомистра в то время, когда он председательствовал в совете, был исполнен трехголосный мадригал. Георг стоял между Марией и Хенрикой. Пока музыкант исправлял ошибки и распределял повторения, в маленьком хоре царило самое веселое настроение; и Варвара не раз слышала в соседней комнате неудержимый хохот; но по мере того как каждый овладевал своей партией, и мадригал мог быть исполнен безупречно, женщины становились все серьезнее и серьезнее. Мария, не отрываясь, смотрела на свой лист, и редко голос ее бывал таким задушевным, таким безупречно чистым, как сегодня! Георг вторил ей, и когда она поднимала свое лицо от нот, всякий раз глаза его не отрывались от ее лица. Хенрика старалась уловить взор юнкера, но все напрасно; тем не менее ей хотелось отвлечь его от молодой женщины, и ей было досадно оставаться незамеченной. Ей хотелось во что бы то ни стало победить Марию, и в ее пении сказывалась вся страстность ее натуры. Ее воодушевление передавалось и другим. Дискант Марии, ликуя, сливался с благозвучным голосом немца, а голос Хенрики лился как будто негодуя и торжествуя. Музыкант в восхищении вдохновенно выбивал такт и, увлеченный глубокой мягкостью голоса девушки, погружался в светлые воспоминания о ее сестре.

Когда серенада была окончена, он с жаром закричал: «Еще раз!»

Состязание певиц началось с новой силой, и на этот раз блестящий взор юнкера встретился с глазами Марии. Тогда она быстро опустила лист, выступила из полукруга и сказала:

— Мы знаем мадригал. До завтрашнего утра, мейстер Вильгельм, у меня слишком мало времени!

— O — o! — воскликнул с сожалением музыкант. — Все шло так хорошо и оставалось только несколько тактов!

Но Мария уже была в дверях и ответила только:

— До завтра!