Желтый Кром

—Кто-нибудь поедет со мной в церковь? — спросил Генри Уимбуш. Никто не ответил. Он попытался сделать свое предложение более заманчивым. — Тексты читаю я. А проповеди мистера Бодиэма иногда заслуживают того, чтобы их послушать.

—Спасибо, спасибо, — сказал мистер Барбекью-Смит. — Я, со своей стороны, предпочитаю молиться в безграничном храме природы. Как это у нашего Шекспира? «Проповедь в книгах, камнях и бегущих ручьях...»

Он взмахнул рукой, заключая эти слова жестом в сторону окна, но тут же у него появилось сначала смутное, а затем все более отчетливое ощущение, что в его цитате было что-то неточное. Но что, что именно неточно? Проповедь? Камни? Книги?

Глава девятая

Приходский священник мистер Бодиэм сидел у себя в кабинете. Псевдоготические окна девятнадцатого века, узкие, цветные, пропускали свет очень скупо, и в комнате, несмотря на прекрасную июльскую погоду, было темно. Коричневые лакированные полки, вытянувшиеся вдоль стен, ряд за рядом были заполнены теми толстыми тяжелыми богословскими сочинениями, которые букинисты обычно продают на вес. Коричневая лакированная каминная доска, резное украшение над ней. Коричневый лакированный письменный стол. Такие же стулья, такая же дверь. Пол покрывал темный красно-коричневый ковер с узорами. В комнате все было коричневым и удивительно пахло коричневым.

В центре этой сумрачной коричневой картины сидел за столом мистер Бодиэм. Это был человек в Железной Маске. Серое металлическое лицо с железными скулами и узким железным лбом. Железные складки, твердые и неподвижные, прорезали щеки сверху вниз. Нос как железный клюв небольшой изящной хищной птицы. Карие глаза в глубоких, будто оправленных железом впадинах, вокруг них — темная, словно обуглившаяся кожа. Густые черные жесткие волосы уже начинали седеть. Уши очень маленькие и изящные; тщательно выбритые щеки, подбородок, верхняя губа были темными, железно-темными. Голос, особенно когда он возвышал его во время проповеди, звучал резко, как скрежет железных петель редко открываемой двери.

Приближалась половина первого. Мистер Бодиэм только что вернулся из церкви, охрипший и усталый после проповеди. Он читал ее с яростью, со страстью — железный человек, бьющий цепом по душам своей паствы. Но души верующих в Кроме были сделаны из резины, из твердой резины: цеп отскакивал. В Кроме привыкли к мистеру Бодиэму. Цеп безжалостно молотил по резине, но чаще всего резина спала.

В это утро он, как нередко и раньше, читал проповедь о сущности Бога. Он пытался заставить их понять сущность Бога и то, как страшно оказаться под его рукой. Бог — они представляли себе нечто доброе и милосердное. Они закрывали глаза на факты. Более того, они закрывали глаза на Библию. Пассажиры «Титаника» пели, когда пароход погружался на дно, «Ближе к тебе, Господи!». Осознавали ли они, к чему хотели быть ближе? К белому пламени праведности, яростному пламени...

Когда проповедовал Савонарола, люди громко рыдали и стонали. Но ничто не нарушало вежливой тишины, в которой Кром слушал мистера Бодиэма, — лишь кашель время от времени да иногда тяжелый вздох. На передней скамье сидел Генри Уимбуш — невозмутимый, воспитанный, прекрасно одетый. Случалось, мистеру Бодиэму хотелось прыгнуть с кафедры и встряхнуть его как следует — или же избить и убить всю свою паству.

Подавленный, он сидел за столом. За стеклами готических окон земля дышала теплом и великолепным покоем. Все было как всегда. И все же, все же... Вот уже почти четыре года прошло с тех пор, как он произнес ту проповедь на тему стиха седьмого 24-й главы Евангелия от Матфея. «Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам...» Почти четыре года назад. Он издал эту проповедь—было так ужасно важно, насущно необходимо, чтобы все люди узнали, что он хотел сказать. Экземпляр небольшой брошюры лежал на столе — восемь маленьких серых страниц, отпечатанных шрифтом, который ступился, как зубы старого пса, от бесконечного чавканья печатной машины. Мистер Бодиэм открыл брошюру и снова, в который раз, начал перечитывать ее.

«Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам...» Девятнадцать столетий минуло с тех пор, как наш Господь произнес эти слова, и ни одно из этих столетий не прошло без войн, болезней, голода и землетрясений. Могущественные империи обращались в прах, болезни уносили половину человечества, тысячи людей погибали, в катаклизмах природы — от наводнений, пожаров и ураганов. Это происходило снова и снова в течение девятнадцати столетий, но ни разу не заставило Христа вернуться на Землю. Это были «знамения времени», поскольку говорили о гневе Божьем, обращались к неизлечимым порокам человечества, но они не были знамением второго пришествия.