Желтый дракон Цзяо

При этой мысли на душе у Аланга стало не так тягостно. Следом за своим провожатым он вошел в холл отеля. Аланг впервые находился в этом роскошном месте и невольно оглядывался по сторонам. Убранство холла было поистине сказочным. Атрибуты современного интерьера — ворсистые ковры, диваны, покрытые мягкой голубой и розовой кожей, обитый коричневым пластиком, под дерево, потолок, свисающие с него в виде сталактитов светильники — удачно гармонировали с огромными панно, на которых были изображены сцены из жизни императоров Минской династии.

Вместе со своим спутником Аланг повернул направо, прошел еще одну дверь и оказался в большом прямоугольном помещении, отделанном нефритом. Вдоль боковой стены помещения находилось несколько дверей, ведущих в отдельные кабинеты Нефритовой комнаты. «Двор императоров Мин» — отель для королей», — вспомнилась строчка из какого-то проспекта. Выросший неизвестно откуда человек в позолоченной ливрее угодливо растворил одну из дверей, и Аланг вошел в небольшой кабинет, где стояли накрытый столик на двоих и два кресла в углу. Сопровождающий Аланга мужчина остался снаружи.

В одном из кресел неподвижно сидел седой, поджарый старик с закрытыми глазами. Алангу в первый момент показалось, что он видит перед собой изваяние, а не живого человека — настолько неестественно для китайца бледным было лицо Чэна.

Когда Аланг вошел, глаза генерального директора медленно, словно нехотя открылись. Он смерил вошедшего безразличным взглядом и негромко произнес, указывая на соседнее кресло:

— Прошу вас, господин Аланг.

Аланг молча сел. В кабинет вошел официант и разлил зеленый чай в маленькие фарфоровые чашечки, которые стояли на низком квадратном столе между креслами.

— Не будем терять время на лишние церемонии, — продолжал Чэн, когда официант удалился. — Перейдем сразу к делу. Насколько мне известно, расследование было прекращено, а инспектор, занимавшийся делом Блаканг-Мати, уволен из «Си-Ай-Ю». Мне казалось, что вы прислушались к нашему доброму совету. Я понимаю, что вы пришли на выручку вашему фавориту и дочери вашего старого друга. Тем самым вы уже нарушили наш уговор, — но… человеческие отношения есть человеческие отношения. А вот что заставило вас появиться сначала в моем доме, а затем на Леонг-роуд?

— Скажу прямо, — ответил Аланг, к которому вернулось его прежнее хладнокровие, — в ваш дом я отправился для того, чтобы удержать инспектора от дальнейших поисков. Но было слишком поздно, и я оказался свидетелем разговора между инспектором Ло и вашей женой. Полагаю, что слуга в общих чертах передал вам содержание этого разговора.

— Да, я в курсе.

— Ну, а на Леонг-роуд я поехал… — Аланг запнулся.

— …чтобы покончить со мной, — договорил за него Чэн, — вы решили, что появилась стопроцентная возможность арестовать меня и тем самым снять с себя обязательства перед нами, которые вас несколько стесняли. Так?

— Да, вы правы, — спокойно подтвердил Аланг.

— Похвальная откровенность. Теперь, надеюсь, вы поняли, что проиграли? Проиграли в игре, в которой вы поставили на кон свою жизнь.

— Если бы это было действительно так, — возразил Аланг, — мы не беседовали бы с вами во «Дворе императоров Мин». Я не смог бы даже дойти до дверей отеля. Что такое в наше время выстрел из машины? Плевое дело. Тем более для такой могущественной организации, как ваша. Но вас что-то удержало от этого шага. Вы успели захватить мою жену и тем самым заставить меня явиться к вам, но не смогли проделать то же самое еще с одним человеком, которому все известно, — инспектором Ло. Поскольку свидетелей против вас нет — вы вовремя убрали свою жену, — то инспектор Ло вас мало волнует. Отсюда нетрудно сделать вывод, что вас беспокоит что-то другое. И ради этого «другого» вы и пригласили меня во «Двор императоров Мин», а не отвезли в какое-нибудь безлюдное место, где можно было бы, не торопясь, придушить меня.

Алангу на какое-то мгновение стало не по себе от мысли, что он вот так, словно ни в чем не бывало, беседует с человеком, к которому уже заочно успел почувствовать отвращение за его хладнокровную, расчетливую жестокость. Даже не жестокость, а какую-то патологическую, дикую бесчеловечность. Ведь если он со спокойствием каменной статуи убил собственного сына, а затем и жену, то что можно говорить о посторонних людях, о Лау, которая находится в его руках.

— Вам не откажешь в трезвости мышления, — произнес, немного помолчав, Чэн, — приятно иметь дело с сильным и умным противником. Ваша осведомленность и осведомленность инспектора должна была бы исключить всякую надежду на то, что вы оба останетесь в живых. Я полагаю, что у вас хватило ума не делиться своей информацией с другими людьми?

— Хватило, — буркнул Аланг, удивляясь, как быстро и легко объяснил Чэн тот факт, что он, Аланг, не сказал своим людям, кого именно нужно арестовать на Леонг-роуд.