Желтая линия

– Я не ходил на экзамены. Я был занят. Ночью я писал, а днем отсыпался. Мне очень нужно было это дописать.

– Стихи, что ли?

– А что, это тоже на лбу написано?

Он покачал головой и что-то пробормотал. Кажется: «Везет мне сегодня на идиотов».

Под козырьком подъезда он набрал код на замке и приложил к нему серебристый магнитный пятачок. Задвижка щелкнула, мы вошли в подъезд. Это был хороший дом. Здесь не воняло куревом, кошачьей мочой и пищеотходами.

Прозрачная коробка лифта в стеклянной шахте поползла по стене. В лифте пахло чем-то таким... не знаю, как сказать. Новыми вещами – вот! Так пахнет из коробки с телевизором, который вы только что принесли из магазина. Вы смотрите на него и еще не верите, что эта замечательная, совсем еще новая, сработанная умелыми руками вещь отныне будет стоять в вашем доме. Запах новых вещей – больше, чем просто запах.

Лифт шел быстро. Я смотрел, как двор, и люди, и машины становятся все меньше, меньше.... И вдруг показалось, что я взлетаю. И не просто взлетаю, а улетаю от этой земли и от этой жизни, улетаю навсегда в стеклянной капсуле с мягкими кнопками, мелодичными звуками в динамике и мерцанием разноцветных лампочек.

Наваждение прошло, когда мы оказались наконец в квартире. Она была большая и, наверно, очень роскошная, но совершенно пустая. В гулких светлых комнатах я обнаружил только пару стульев, тумбочку, да еще повсюду раскиданные картонные коробки.

Правда, на паркете обозначились следы от мебели. А на стенах зияли дыры – от полок или, может быть, даже от картин.

Целая шеренга непочатых бутылок с выпивкой ожидала нас у стены. Мой нежданный собутыльник, не снимая пальто, опустился на стул посреди огромной комнаты и жестом предложил мне поступить так же. Я сел, малость обалдевший.

Он начал разглядывать меня, чуть искоса, со скептической миной на лице. Закурил, медленно шевеля сигарету в толстых пальцах.

– Значит, поэт... – вздохнул он. – Это сейчас профессия такая?

– Нет, это призвание. А профессия – рабочий в театре.

– Рабочий в театре, – старательно проговорил он и расхохотался. – Слесарь муз! Регулировщик вдохновения! А за это платят зарплату?

– Я получал в четыре раза меньше жены-учительницы.

– Почему «получал»? Больше не получаешь?

– Больше нет жены.

– А, ну это естественно... Что еще скажешь?

Я пожал плечами.

– Ну ладно... – Он раздавил окурок на полу и потянулся за бутылкой. – Займемся делом.

Мне достался хрустальный бокал с отбитой ножкой – сугубо утилитарный предмет. Выпить и положить рядом, больше ничего с ним не сделать.

– За встречу! – Он качнул своим бокалом, целым. – Моя фамилия Щербатин, Роман.

– Я – Еникеев, Борис.

– Еникеев Борис... – пробормотал он. – Не слыхал я про таких поэтов. Борис Еникеев. Беня...

– Меня так звали в школе. – Я насторожился.

– Естественно. Пей, Беня.

Мы заели теплую водку яблоками, заполняя паузу их тихим хрустом.

– А вы чем занимаетесь? – спросил я.

– Давай-ка на «ты». Нам еще долго тут... – Он покосился на запас спиртного. – Что ты там говорил?

– Чем ты занимаешься?

– Я адвокат. Специалист по международному праву.

– Звучит здорово. Только, наверно, скучно.

– Нет, ничего. Когда надо что-то или кого-то провезти через несколько границ и не вляпаться в неприятности – зовут меня. Бодрит, знаешь ли. Вернее, бодрило...

– А что?..

– А ничего! – оборвал он и со злостью перевернул бутылку в бокал, немало расплескав на свое пальто. – Пей, Беня.

Мы начали пить джин, от которого меня вдруг очень здорово зашатало на стуле. Потом кончились яблоки. Щербатин куда-то позвонил, и некто в синем комбинезоне принес коробку с копчеными курицами. При этом у Щербатина возникли, как я понял, проблемы с наличностью, и он отдал гонцу один из своих перстней.

Затем как-то неожиданно оказалось, что мы сидим почти в обнимку и наперебой рассказываем о своей жизни, о бабах-стервах, от которых много натерпелись, о начальниках-свиньях, о друзьях-предателях и даже о соседях-склочниках.

Я уже забыл, что с Щербатиным мы познакомились в пивной несколько часов назад, мне чудилось, что мы старинные друзья, и поэтому я болтал много лишнего, скрипел зубами, махал кулаками, хорошо, что не плакал.

Затем мы начали было петь, но тут же со всех сторон нам начали колотить в батарею, и тогда я решил почитать Щербатину свои стихи.

Он слушал, прикрыв глаза, чуть кивая и покачивая в такт бокалом, потом сказал:

– Боже, какая белиберда. Неужели тебе хотелось тратить на это время?

Я только сокрушенно мотал головой и сжимал кулаки, поэтому Щербатин погладил меня по плечу и успокоил:

– Не переживай, ты не единственное ничтожество на этом свете, я тоже теперь пустое место.