Жёлтая линия

В последнее мне верилось с трудом. Где напасешься самодельных аквалангов, чтобы эвакуировать целый концлагерь? Скорее всего ивенки просто умеют хорошо маскироваться. Да и с реаплана не очень-то разглядишь, что там внизу, в кустах и под деревьями. Недаром нас сегодня отправили в разведку наземным способом.

Авиация облетела бы здесь все за несколько минут, да только проку от таких полетов мало — ничего не увидишь.

— Группа “Лавина”, группа “Банзай”, — заговорила вдруг рация. — Меняете маршрут. Экстренный вызов, два грузовых реаплана совершили вынужденную посадку в болотах. Найдете и обеспечите безопасность до прибытия спасательных команд.

Даю направление…

— Слышал? — сказал я водителю. — Выполняй.

“Банзай” и “Лавина” шли в замыкающих вездеходах. Я с легкой грустью посмотрел, как основная группа удаляется, проваливаясь в болотный туман.

“Вынужденная посадка” сразу двух реапланов — это наверняка столкновение в воздухе. Дело довольно обычное, только половина пилотов умела прилично водить машины. Остальные, как и я, прошли интенсивный курс. Да и машины частенько рассыпались на ходу, точнее — в воздухе. Все ждали новую военную технику, но она поступала не так быстро и все время почему-то мимо нас.

Моя машина шла первой, и мне приходилось выбирать направление. Я начал крутить рацию, пытаясь выйти на связь с экипажами реапланов. Если б они дали пеленг — мы бы нашли их в два счета.

Почему-то никто не отвечал. Я уж подумал грешным делом, что после “вынужденной посадки” выживших не осталось. Когда я по пятому разу проверял диапазоны, повторяя свой позывной, эфир принес долгожданный голос. Правда, голос этот, как мне показалось, был не совсем нормальный. Возбужденный — это самая мягкая оценка.

— Я — “Воздух”! Не подходите на машинах. Повторяю, не подходите на машинах — вас сожгут!

Водитель растерянно глянул на меня, но ничего не сказал.

— Притормози, — велел я ему и откинул крышку люка.

Высунувшись, я дал отмашку второму вездеходу, чтобы и там заглушили двигатель. В наступившей тишине стала ясно слышна сумасшедшая трескотня впереди. По звуку легко узнавались ивенкские самопалы.

Командир “Лавины” тоже высунулся из люка и вопросительно посмотрел на меня.

— Там стреляют, — сказал я.

— Кто?

— Дедушка Пехто. И бабушка с пистолетом.

— Какая бабушка?

— Чертова бабушка. Жмем на всех парах туда. Прочисть уши и слушай эфир.

Как только скажу — останавливаемся и дальше двигаем пешком.

Я остался торчать снаружи, чтобы по звуку ориентироваться, далеко ли до места. Подумав, надел шлем, хотя он и мешал слушать. Вездеходы подпрыгивали на кочках, поднимая тучи брызг, я скоро весь покрылся грязью.. Но думать о чистоте было не время. Вездеход — штука крепкая, но до броневика ему далеко. Самопалы замечательно прошивают борта из листового железа. Ивенки чертовски любят стрелять по вездеходам, уж больно приятная мишень.

— Стой! — крикнул я водителю, и машина завиляла, неуверенно тормозя на скользкой грязи. Наконец ткнулась в кочку и остановилась. Второй вездеход тоже не смог нормально затормозить и слегка стукнул нам в корму.

Сквозь туман уже просматривались вспышки. Слышимость была просто отличная, казалось, стрельба идет под самым носом, только руку протяни.

— “Банзай”! — крикнул я, и в груди забилось то сладострастное возбуждение, которое принято определять как “страшно, но здорово”. — По одному, на пять шагов, в цепь!

Мои бойцы начали поспешно разбегаться в стороны. Я смотрел на них, и меня разбирала гордость за самого себя. Никогда бы не подумал, что смогу вот так отправлять в бой команду вооруженных людей, слушающих каждое мое слово. Никакой веселящий напиток не дает столько бодрости. Эх, доведись начать жизнь снова, поступил бы в военное училище!

Нуй, который всегда здорово помогал мне управляться с командой, пробежал вдоль цепи, поправил тех, кто стоял не на месте. Наконец махнул рукой — готовы.

Левее нас выстроилась в цепь “Лавина”.

— “Воздух”, я — “Банзай”, мы на позиции. Не вздумайте по нас палить, мы идем со стороны ориентира.

Я запустил ракету, которая взмыла ввысь и повисла там маленькой алой звездочкой.

— “Воздух”, как видите ориентир? — уточнил я на всякий случай.

— Беня, кончай примериваться, жми сюда, крути педали! — донес эфир.

— Щербатин? — неуверенно спросил я.

— Бегом, я сказал, мы подыхаем! — рявкнул Щербатин.

— “Банзай” — вперед! — Я выхватил из заплечного чехла короткое плазмовое ружье.

Огнеметы уже давно были сданы на склад, их заменили плазмовые ружья, которые прежде имелись только у штурмовиков. И жилет теперь был не просто жилет, а бронированный панцирь, который мог выдержать выстрел из самопала.

И все равно было страшно. Страшно и весело. Мы шлепали по грязи, вытянувшись двумя командами, пожалуй, на сотню метров. Я уже видел удручающую картину впереди — большой высокий остров, корявое дерево на нем, обломок реаплана, застрявший в ветках. “Вынужденная посадка” явно прошла в критическом режиме.

Это была открытая модель реаплана — специально для переброски антротанков.