«Эротика — это поэтика секса» — так определил эротический жанр Волински[103], знаменитый газетный карикатурист эпохи, начавшейся вслед за маем 68-го года, и в силу этого факта едва ли не самый тонкий социолог 70–80-х годов. Его рисованные истории без лицемерия иллюстрируют интимную жизнь его соотечественников, и уж он-то знает, что говорит. Более того, в одном из своих интервью он без колебаний признался, что положительно относится к порнографии.
Вот мы и произнесли запретное слово! Лицемерная граница проведена. Хорошенькое дельце! Что касается меня, то я лично готов примкнуть к мудрому высказыванию, которое гласит: «Когда дело касается меня — это эротика, когда других — порнография». А может быть, части высказывания взаимозаменяемы? На ум снова приходят две самые известные сексуальные книги Аполлинера. Я уважаю его как человека и чту как поэта, поэтому в свое время даже посвятил ему книжку. И все же… Почему мой горячо любимый Mal-Airmé покорил меня своими «Подвигами молодого Дон Жуана» и прискучил «Одиннадцатью тысячами палок»? Сам не знаю, вот ведь незадача! Лексические споры меня мало интересуют, но если бы я не побоялся громких слов, то написал бы (но только чтобы потом это можно было стереть) приблизительно следующее: «Если существует разница между эротикой и порнографией, то она — в стремлении последней… обезобразить». В остальном — вопрос вкуса и цвета, нравов разных эпох!
Надин Бисмют. Секс в жизни писателя
Надин Бисмют [Nadine Bismuth] — родилась в Монреале в 1975 году, получила магистерскую степень в области французской литературы в университете Макгилла, с успехом представляет молодое поколение писателей Канады. Сборники ее рассказов «Без измены нет интриги» [ «Les gens fidèles ne font pas les nouvelles», 1999] и «Вы замужем за психопатом?» [«Êtes-vous mariée à un psychopathe?», 2009], а также роман «Scrapbook» [ «Scrapbook», 2004] сразу были замечены критикой и заслужили ряд литературных премий Квебека и Канады. Ее книги публикуются в разных странах, в том числе и в России.
Молодую канадскую писательницу занимает не столько эротика, сколько отношения мужчины и женщины в целом: этой теме посвящены все ее книги. Называть ли некоторые интимные вещи своими именами? На этот вопрос она отвечает отрицательно; «намек и подтекст, — считает она, — зачастую обладают большей силой, чем слова». Надин Бисмют исследует психологию тех, кто об эротике пишет.
Перевод Людмилы Пружанской. Публикуемая статья взята из журнала «L'Inconvénient» [Montréal, Canada, le numéro 5, mai 2001].
Секс в жизни писателя
Быть писателем — это в лучшем случае быть одиноким.
Недавно нам попалась одна брошюра. Называлась она «Секс в жизни Иммануила Канта». Описав в мельчайших подробностях быт великого философа, ее автор, некий Жан-Батист Ботюль, приходит к выводу, что, хотя Кант и не пренебрегал светскими радостями, все же главным для себя считал «познание, познание и еще раз познание». К тому же до конца своих дней он был убежденным холостяком. Женщины не оставили в его жизни ни малейшего следа.
Заметим сразу, что факт мужского воздержания уникален сам по себе. Но применительно к Канту он выглядит еще более невероятным. Разве не противоречит он первой кантовой заповеди: «Действуй в соответствии правилами, определенными всеобщим законом?» Поскольку человечество обязано размножаться, воздержание, признает Ботюль, не может служить ему руководством к действию.
Впрочем, философы — это особая категория. Для продления рода, а также, чтобы предупредить перерождение людей в «мерзкое и тупое стадо», философы избрали любовь… в обратном направлении. Как она выглядит? Если обычный мужчина «вступает» (в женскую плоть), то философы «отступают». Это отступление зовется «меланхолией». Но что такое меланхолия? «Болезнь одиночества, — объясняет Ботюль, — когда все внешние раздражители устранены, жизнь превращается в чудо созерцания». Это воздержание Канта, никак не противореча его нравственным принципам, стало необходимым условием его философского познания. Оно также пошло на пользу всему человечеству.
Дочитав брошюру до конца, мы задумались: «А вдруг и писатель, вслед за философом, также совершает коитус в обратном направлении?» Объятый тоской, не «отступает» ли он от окружающих — в угоду своему творчеству? Не бежит ли от жизни, вместо того чтобы в нее «вступить»?