Я не могла быть рядом с ним, потому что выражение его лица в тот миг, когда он заметил шрам, слишком напоминало то, что я видела на лице моей матери.
Прошло месяцев пять после той вечеринки на Хэллоуин, когда я решила, что с меня хватит. Нескончаемый поток электронных писем, сообщений, телефонных звонков, записей в Фейсбуке еще можно было стерпеть, но как существовать в школе, в реальной жизни, а не в виртуальном пространстве? В школьных коридорах, туалетах, столовой, учебных кабинетах не просто шептались о том, что произошло, когда мы с Блейном уединились в его комнате. Об этом говорили в открытую, ничуть не стесняясь меня. Меня называли лживой шлюхой, изощрялись в ругательствах – кто во что горазд. Учителя не одергивали озверевших от ненависти учеников, в стороне стояла и администрация школы.
Так что мне ничего не оставалось, кроме как подружиться с застекленной рамкой, некогда хранившей фотографию, с которой улыбались я и моя лучшая подруга – та самая, что первой прилюдно обозвала меня шлюхой и открыла травлю.
Мои родители избегали меня, пока я не порезала себе вены. Но что было потом? В больничной палате мама не сдержалась. Впервые за все это время ее прорвало.
Она влетела в палату, следом за ней отец. Ее цепкий взгляд упал с моего лица на забинтованное запястье.
Паника и боль исказили идеальные черты ее лица, и я подумала, что вот сейчас она наконец обнимет меня, утешит, скажет, что все будет хорошо, что вместе мы справимся.
Но страдание на ее лице сменилось разочарованием, жалостью, а потом и вовсе злостью.
–
Медсестры чуть ли не силком вывели ее из палаты.
Странно, что из всей той ночи я запомнила лишь мимолетную вспышку паники на ее лице и то, как я по ошибке приняла это за заботу обо мне.
Такое же потрясение было на лице Кэма, и мне хотелось провалиться сквозь землю, потому что я знала: вскоре оно сменится разочарованием, жалостью и злостью.
И я бы не пережила, увидев, что это происходит с Кэмом.
Я была готова на все, только бы этого избежать, пусть даже мне пришлось бы совершить невозможное. Между вечером вторника и утром среды я приняла решение.
Эти… отношения с Кэмом были обречены с самого начала. Могут ли парень и девушка, которых так тянет друг к другу, оставаться просто друзьями? Я в этом очень сомневалась. Рано или поздно пришлось бы от чего-то отказаться – или от чувств, или от дружбы. Мы попытались поддаться своим чувствам. Мы целовались пару раз. Вот и все. На этом все могло закончиться.
Я не была уверена в том, что смогла бы пойти дальше. Теперь я осознавала это со всей отчетливостью. Кэм в конце концов устал бы от этой тягомотины, и я бы осталась с разбитым сердцем. Не просто разбитым, а сожженным дотла, потому что Кэм… он был создан для того, чтобы в него влюбляться. И я не могла допустить, чтобы со мной произошло именно это.
Поэтому в среду утром я отправилась к своему куратору, придумав липовую отговорку о слишком высокой нагрузке, с которой я не справляюсь. Последний день отказа от курса приходился на конец октября, и теперь отчисление с астрономии грозило мне формулировкой «неполный курс».
Это, конечно, могло бы испортить мой диплом, но я довольно хорошо успевала по другим предметам, так что серьезного ущерба быть не должно.
Мне предстояло сделать выбор.
Остаться с Кэмом и неизбежно с разбитым сердцем или согласиться на «неполный курс».
Я выбрала второе.
И, уже покидая кабинет куратора, знала, что на самом деле не приняла никакого решения. Я просто бежала. Может, как раз это и получалось у меня лучше всего? Бегство?
В следующие выходные Брит и Джейкоб предприняли попытку вторжения. Оба нагрянули ко мне, и, если бы я их не впустила, уверена, они бы выломали дверь или, того хуже, призвали на помощь Кэма.
Я плюхнулась в свое любимое кресло-луну и уставилась на них.
– Ребят, ну что вы в самом деле?..
Брит сложила руки на груди, упрямо вскинув подбородок.
– Мы – твои друзья, и совершенно очевидно, что ты сейчас переживаешь какой-то кризис, поэтому мы здесь, и ты так просто от нас не избавишься.
– Никакого кризиса у меня нет и не предвидится.