Жду, надеюсь, люблю...

— Но ты же с ним общаешься, Бычков, а не с выпивкой! Ну и продолжай, а на его эту особенность внимания не обращай.

Слава хотел сказать: «Я сам изображал из себя непьющего, а тебе как раз это во мне не нравилось…» Но промолчал.

— Людям советской закалки кажется, что не пьет — значит закладывает. И вообще опасный тип, — продолжала Тася.

И выдала несколько тезисов. Прежде всего, действительно сейчас попадаются молодые и непьющие. Возможно, в пику пьющим родителям. Или рано к вере пришли. А сам Славка помнит, как вел себя не так уж давно? Потом стыдно стало… Время прошло, он изменился и стал нормальным человеком. Наверное, Иван тоже что-то плохое натворил когда-то — вот ему и стыдно. Боится, что опять напортачит в пьяном виде. А может, у него банальная аллергия?

Историю Ивана про штырь Тася сочла чистейшей выдумкой.

— Рассуди, Бычков. Ты сам говорил, что эти клубисты в горы лезть собрались без специальной подготовки. Признались, что способны на риск, но боятся выпить. Нелогично. Тогда бы уж и выпивки не боялись. Так что темнит твой средний братец. Выдумал он тот штырь. На самом деле — спьяну или разбил что-то, или бил кого.

И еще этот Ванькин институт кадры для оборонки готовит…

— Сечешь? — спросила Тася. — Вот потому там так заинтересованы, чтобы ребята от них не уходили — секреты не выносили. Ради сохранения секретности — ну, ты сам видишь — и клуб этот, и турпоходы, и кино, и концерты, и библиотеки роскошные, и спорт. Ведь не все себя хорошо контролировать умеют. Выпьет человек, язык у него развяжется — он и выболтает чего не надо! Вот потому и не притрагиваются они к выпивке. А вообще, не люблю я этот институт, — заявила Тася. — Ты сам, наверное, понял, там каждый второй — крезанутый! Но у меня в семье так сложилось: и дед инженер, и мама с папой — инженеры, и все — окончили этот институт. Вот и меня отправили туда… Но я быстро оттуда удрала. Смылась в медучилище. А ты ищи лучше другую тусовку. Ты, Бычков, профессиональный человек, окончил ИСАА, переводчик талантливый… Да-да, это я тебе говорю! Не твой уровень институт твоего братца! Они — технари, а ты — литератор в настоящем смысле этого слова. Так что все равно тебя не поймут и к уровню твоему не приблизятся, даже если писать да сочинять сподобятся. И если кто-то из них станет исключением из правила и по-настоящему выдвинется — так ему и жизнь менять придется. А брат твой… Тут два предположения: либо он наркоман — и потому не пьет, что у него другой кайф. Либо он голубой…

— Вроде нет, — сказал Слава.

— Ха! — отозвалась Тася. — Так он тебе и признается!

Она была совершенно права. Но в основном ее советы для Славы оказались вторичными — сам до них дошел. Но одна версия вроде бы новая…

— А как ты думаешь, в современной России есть масоны?

— Думаю, есть! Россия богата ископаемыми! — засмеялась Тася.

Слава поблагодарил ее и распрощался.

Все-таки она ему не звонит, они разошлись. Давно поняла, что не женится на ней Славка, и разумно ушла, чтобы судьбу не искушать. Была у нее женская обида, наверное, но уж ладно… Может, местами Тася и паршивый человек, ядовитый, но иногда вещи говорит совершенно правильные.

Ее мысль насчет секретности… Действительно, вдруг в это все упирается? Вот потому и так скользко все, так размыто… Потому так упорно уходят клубисты от вопросов о причине их трезвости. Начинают нервничать и прятать глаза…

И Славе не надо больше их вопросами третировать. Госсекретный барьер…

Перед Ваниным отъездом клубисты еще успели побывать в Музее Востока.

— Сколько же у вас мероприятий?! — удивился Слава. — И не надоедает?

Ему самому уже порядком прискучило.

— Как может надоесть культура? — напыжился Иван и объяснил, что клуб большой, состав текучий, хотя есть и костяк, поэтому нужно охватить всех. По возможности, конечно.

— А кто будет? Эта стерва придет?

— Ну зачем ты так о Рите? — укорил догадливый брат.

Слава усмехнулся:

— Вантос, не грузись! Когда я говорю «стерва» — это еще не значит, что я хотел обругать. Слово «стервозность» может звучать нейтрально. И есть мужчины, любящие в женщинах легкую стервозность. Так называемые «стервятники». Я сам немного отношусь к этой категории, ясен пень.

Ванька даже не улыбнулся, а пафосно прошептал в ответ:

— Нет, я все понимаю! Но просто если уж я про кого что-нибудь такое говорю, то прямо ему в лицо. И ты все Рите скажи, а не только мне. Тогда это будет честно!

Во какой принципиальный…

— Вообще-то ты прав, — кивнул Слава.

И добавил про себя: но слишком большой идеалист. Нарочитый какой-то. Высокопарный. Блаженненький. И для Славы, человека несколько циничного, непривычный.

Еще Ницше сказал: когда добродетель человека переходит все границы мыслимого и немыслимого, невольно начинаешь сомневаться, искренняя ли это добродетель, не преследует ли она какие-то другие цели.