Ждите ответа [журнальный вариант]

При этом он нисколько не замечал, не придавал значения переменам, происходящим в нем самом. После краха всей финансовой системы страны, когда тесное, плечом к плечу, содружество банкиров, предпринимателей и промышленников — одним словом, «олигархов», как их теперь называли, хотя сами они решительно чурались этого непопулярного в народе прозвища, — стало необходимее, чем когда-либо прежде, совместные их деловые, а то и просто дружеские встречи стали гораздо более частыми. И Иннокентию Павловичу, хотя он и не замечал за собою этого, как бы втайне от самого себя, день ото дня все больше хотелось стать похожим на них, на эту, как он сам ее недавно называл, «волчью стаю» — взглядами, привычками, манерой поведения. С волками жить — по-волчьи выть, убеждал он себя. Ему теперь уже не хотелось, как прежде, походить на себя прежнего — англизированного, американизированного молодого, но уже солидного финансиста с гарвардской выучкой, в безупречных, но и, как полагается истинному джентльмену, отстающих от моды по крайней мере на год строгих костюмах.

Он и становился все больше подобен им, одним из них, и уже на доступных лишь узкому кругу посвященных приемах, или, как их стали называть на американский лад, parties, он не пригубливал из бокала, а выпивал его до дна, привычному прежде виски стал предпочитать общенародную водку, а однажды публично напился до того, что без помощи Кати не мог добраться до машины, что вызвало у его коллег не удивление, а скорее, одобрение: наш человек! С этого потрясшего его самого случая он потерял то, что всегда ценил в себе превыше всего: уважение к себе, такому, каким он хотел видеть себя сам, а главное — чтобы таким он оставался в глазах всех. И опять же вопреки логике и очевидности, он обвинял в этом не столько себя, сколько ту же Катю, потому что именно она настаивала — из деловых, по ее словам, соображений, — чтобы он не манкировал всеми этими parties.

Мучимый раздражением против Кати и не в силах преодолеть его или хотя бы решиться на откровенное, прямое объяснение с женой, он стал к ней нетерпим, придирался к каждому ее слову или поступку, и щель в их отношениях грозила превратиться в пропасть. Хотя при этом, казалось ему, он продолжал ее любить по-прежнему и ревновал не только к Левону Абгаровичу, но и к любому мужчине, которому она просто улыбнется. Но более всего он ревновал — и в такие минуты даже испытывал что-то похожее на зависть — к тому, что служащие «Русского наследия», где она все-таки время от времени появлялась, были ей всегда рады и любили ее, как ему казалось, больше, чем его, а стало быть, она, а не он была в их глазах главным человеком в его банке. Он знал, что это не так, что он все преувеличивает, а то и просто с каким-то болезненным самоедством понукает себя верить собственным небылицам, но ничего не мог с собой поделать.

Он было твердо решил избавиться от Тер-Тевосяна при первом же удобном случае, но мешала мысль, что лучшей финансовой головы, особенно в новой ситуации, ему не найти, что без Абгарыча ему не обойтись и что тот не просто его, Иннокентия Павловича, правая рука, а, с его изворотливым умом, с умением все видеть наперед и находить самые правильные решения, совершенно незаменим и лишаться его — глупость несусветная.

Но при этом и того не замечал, как постепенно, день за днем бразды правления банком и всем тем, чем в результате дефолта обросло «Русское наследие», разрослось, стало само себя шире, переходят в ловкие и хваткие руки Абгарыча, как последнее слово в решении наиважнейших вопросов остается за ним.

15

Приобретя, что называется, «малой кровью» на аукционах и тендерах в приснопамятные дни дефолта все, что под руку попадалось, «Русское наследие» стало владельцем нефтяных скважин на севере Сибири, медеплавильных заводов на Таймыре, сталелитейных и машиностроительных на Урале. Из скважин вновь забили нефтяные фонтаны, вновь заработали мартены и станки, производство налаживалось день ото дня, росли как на дрожжах экспортные операции, дивиденды нового промышленного гиганта перевалили уже далеко за мыслимую прежде отметку. Иннокентий Павлович, если верить той же падкой на сенсации прессе, однажды обнаружил себя в списке ста богатейших людей России.

Даже Левон Абгарович, при всех своих менеджерских и коммерческих талантах, едва поспевал за вымахом дел. И Иннокентий Павлович, вопреки всему, должен был благодарить судьбу за то, что он у него есть, этот вездесущий и все схватывающий на лету, всему дающий нужное направление и темп армянин. Катя, набираясь от мужа и Абгарыча опыта и уверенности в себе, стала еще одной верной опорой мужниному неохватному делу. Да еще перебравшийся в Россию мальтийский Абгарычев братец оказался человеком очень проворным и бойким. Дела кипели и пенились, как раскаленная магма в кратере вулкана.