Жди меня

Она смеялась долго – пожалуй, чересчур долго даже для самого сильного веселья. Осознав это, княжна заставила себя замолчать и, всхлипнув два или три раза, успокоилась настолько, что смогла утереть навернувшиеся на глаза слезы. После этого она села прямо, положила трубку обратно в чашу и принялась рассуждать холодно и здраво – так, как учил ее дед, старый князь Александр Николаевич Вязмитинов, до самой смерти сохранивший необычайную остроту ума.

Несмотря на то, что явилась в Москву в одном рваном платье и без копейки денег, она была сказочно богата. За нее можно было бы взять поистине королевский выкуп, а с такой кучей денег на руках любой беглый крепостной мог купить себе фальшивый паспорт и припеваючи жить где-нибудь за границей до конца своих дней. Впрочем, такое развитие событий казалось княжне маловероятным. Скорее всего, намерения заговорщиков не простирались далее самого примитивного грабежа. В доме оставалось еще довольно много вещей, которые можно было без труда обратить в деньги – если, конечно, какой-то заговор вообще имел место, а не почудился ей от усталости и одиночества.

Это нужно было выяснить. Княжна встала и, спустившись в людскую, переговорила со слугами.

Слуг было двое – оба высокие, статные, хорошо откормленные и добротно одетые. Их гладко выбритые сытые лица, совершенно не схожие друг с другом в мелочах, были разительно похожи в чем-то главном. Поначалу княжна никак не могла сообразить, в чем заключается это сходство, но, припомнив слова Ложкарева, поняла, что общим в этих двух лицах было одинаковое выражение подлости, сквозившее в уклончивой подобострастной мимике и масленом поблескивании заплывших прозрачным жиром поросячьих глазок. Глядя на них, княжна вспомнила, что дед отзывался о Зеленском как о весьма скверном хозяине, у которого долгие периоды безразличия к домашним делам порой сменялись внезапными вспышками кипучей и по большей части бестолковой активности, сопровождаемой громкими приступами гнева и даже рукоприкладством. По словам старого князя, это был наилучший способ окружить себя подхалимами и подлецами, которые станут ползать перед тобой на брюхе и обворовывать тебя всякий раз, как ты отвернешься, чтобы набить трубку. Вид вскочивших при появлении княжны молодцов и их льстивые неискренние улыбочки, увы, свидетельствовали в пользу этой теории, и княжна подумала, что непременно воспользуется советом Матвея Ложкарева и станет держать ухо востро.

Она узнала имена слуг – Прохор и Степан, – и запомнила, что Степан – это тот, который повыше. Другие различия между слугами, хотя и насчитывались во множестве, как-то не откладывались в памяти. Не вдаваясь в лишние разговоры, княжна не терпящим возражений тоном приказала подать экипаж завтра ровно в восемь утра и удалилась, провожаемая все теми же неискренними улыбками. У нее возникло было искушение остановиться под дверью людской и послушать, о чем станут говорить слуги, но она лишь повыше подняла подбородок и двинулась прочь по коридору уверенной походкой хозяйки положения: княжне Вязмитиновой не пристало подслушивать под дверью людской.

Оказалось, что этот поступок был совершенно правильным: едва свернув за угол, княжна услышала, как, скрипнув, приоткрылась и вновь со стуком захлопнулась тяжелая дверь. Шагов в коридоре слышно не было, а это означало, что кто-то – либо Прохор, либо Степан, – приоткрыв дверь, выглянул в коридор, чтобы убедиться, что их не подслушивают. Это было скверно, хотя, с другой стороны, слуги могли просто играть в кости и чесать языки, рассказывая друг другу какие-нибудь сальности. В таком случае присутствие за дверью княжны Марии было бы для них столь же нежелательным, как если бы они и в самом деле договаривались ограбить и убить ее по дороге.

Княжна поднялась на второй этаж, чувствуя, что нервы у нее звенят от напряжения. Ноги сами привели ее обратно в курительную. Эта комната притягивала ее, как магнитом – возможно, потому, что в ней было много оружия. Мария Андреевна подумала, что Аграфена Антоновна во многом была права: ее поведение и образ мыслей в последнее время перестали соответствовать общепринятым нормам. Девице ее возраста и положения прилично было находить успокоение в рукоделье или, на худой конец, в чтении светских романов; ее же зачем-то тянуло к оружию и курительным принадлежностям. Положим, курительные принадлежности просто напоминали ей о старом князе, но по-настоящему она успокоилась лишь тогда, когда взгляд ее коснулся маслянисто поблескивающих ружейных стволов, красноватого, с теплым оттенком, старого дерева прикладов и холодных зеркал любовно отполированных клинков.

Интересно, подумала княжна. Это что же такое? Как сказал Михаила Илларионович – кавалерист-девица? Неужто и я такая же?