— Да вы здесь вообще охуевшие! — снова высунулся по пояс голый Макс. — Может, присоединиться желаешь?
— Ты вроде поговорить серьёзно хотел? — ухмыльнулась рыжеволосая.
— Ну как хочешь, — хмыкнул в ответ пацан. — Я тогда сам.
— Ага, щас! — подпрыгнула та. — Я, вообще-то, тоже три месяца терпела. Давай, намыливайся, сейчас приду спину тереть.
— Слушаюсь, хер-майор! — козырнул тот и исчез за дверью.
Анфиса в очередной раз улыбнулась, потрогала живот, который уже немного округлился. Пока ещё совсем чуть-чуть, но уже заметно. Ей больше не хотелось никуда идти, ни с кем воевать, и она не знала, как сказать об этом Максу. Нет, её-то он здесь оставит, в этом она нисколько не сомневалась, но ведь сам уйдёт. И если раньше она относилась к этому философски, то сейчас начала бояться. А вдруг он не вернётся? Что, если погибнет, пока будет решать проблемы, которые сам себе придумал? Или найдёт себе кого-нибудь ещё? Странные и очень непривычные для Анфисы мысли. И как она ни старалась их отогнать, мозг отчего-то каждый раз подбрасывал их снова. Сейчас вот опять.
Девушка поднялась с кровати, стянула с себя майку, скинула штаны и лифчик, и направилась к Максу в душ. А тот уже вовсю орал оттуда какую-то песню. Притом довольно неплохо получалось. Голос сильный, в ноты попадает. Хотя, с тем слухом, которым обладали все изменённые, в том не было ничего удивительного. Но тембр всё же приятный…
— Хорошо поёшь, — вдруг вспомнила Анфиса, когда они совершенно без сил, отвалились друг от друга уже в третий раз.
— Давно этого не делал. Да и настроения не было.
— Понимаю. Я когда впервые под горячий душ встала, тоже танцевать захотелось. Оказывается, не так уж и много нужно для счастья.
— Это точно, — согласился пацан.
— Так, может, останемся?
— Да мы вроде за этим сюда и пришли.
— Нет, ты не понял. Я не хочу, чтоб ты завтра убегал по своим делам.
— Хорошо, — пожал плечами Макс, — Устроим себе парочку выходных.
— Дурак ты, — насупилась та, — и фамилия у тебя матом.
— Нормальная фамилия, не надо мне тут, — с улыбкой парировал тот. — Я понял, о чём ты. Но ты ведь знаешь, что я не могу…
— Знаю, — выдохнула та, а затем резко развернулась, упёрлась руками парню в грудь и строго посмотрела ему в глаза. — Если ты меня бросишь, я найду тебя и прирежу, понял⁈ Буду резать и плакать.
— А плакать-то зачем? — приподняв бровь, спросил Макс.
— Потому, что люблю.
— Как и я тебя, а потому выбрось из головы всю эту чушь, про «бросишь» и остальное.
— Где ты так с девушками говорить научился? Я прям сразу успокоилась. Может, ты ловелас?
— Пф-ф-ф, что значит «может»?
И Анфиса не выдержала. Вначале прыснула, а затем залила комнату звонким хохотом. Ей было хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. И больше всего она боялась разрушить этот момент. Казалось, одно неверное слово и всё исчезнет, растворится, оставаясь крохотным воспоминанием, похожим на полузабытый сон.
Макс будто чувствовал, что не стоит затевать серьёзного разговора. Впрочем, ему тоже было хорошо, а потому не хотелось портить настроение. А оно однозначно исчезнет, перестанет витать лёгкой дымкой. Однако вопросы периодически тянули в серую, мрачную реальность. А от ответов, казалось, зависит очень многое, если не всё. И Анфиса первой спасла ситуацию.
— Ты вроде о чём-то поговорить собирался?
— Думаешь, сейчас подходящий момент?
— Подозреваю, что для твоего разговора подходящих моментов быть не может.
— Я об отце твоём спросить хотел.
— Ну я как-то так и думала.
— Всё-таки слышала?
— Макс, ну ты ведь и сам таким же слухом владеешь, а Грог тогда не особо и таился. Я думаю, он хотел, чтоб я слышала. Да и документы ты так удачно в тот день на пол швырнул. Неужели считал, что я в них не заглянула, когда поднимала?
— И, как всегда, молчала.
— Отвали, а? Пора бы уже привыкнуть, что я не сильно-то откровенничать люблю.
— Расскажешь?
— Да. Здесь особого секрета нет…
Мне тогда девятнадцать исполнилось, когда всё началось. Сейчас я так и замерла в том возрасте, но об этом как раз не жалею. В первую ночь мы, как и все, прятались дома, а на следующий день отправились на выход из города. Творилось что-то невероятное. Людей убивали прямо посреди белого дня, на глазах у прохожих. Все стремились набить карманы и рюкзаки, а те, кто не успевал, пытались отобрать у первых. Я никогда в жизни ничего подобного не видела. Мир за одну ночь сошёл с ума.
Отец был спокоен. Впрочем, он всегда был таким: строгим, дисциплинированным, с излишней педантичностью к деталям. Я знала, кем он работает, да он и не скрывал. Хотя мы никогда об этом не говорили. Тема работы, когда он возвращался из командировок, находилась под строжайшим запретом.