Жажда

Он не ответил. Что хорошо, говорю я себе, ведь наше общение прервала я сама.

Я: Я вернулась.

Нет ответа.

Я: Извини, что я так долго.

Опять нет ответа.

А, черт, все-таки я лажанулась.

Как же я зла на себя за то, что прервала разговор. И за то, что сейчас сержусь. За последние пятнадцать минут Джексон открылся мне куда больше, чем за все наши предыдущие встречи. Так с какой стати мне злиться из-за того, что он перестал писать мне на телефон?

Ведь надо же ему когда-то ходить на уроки.

Почему-то от того, что я говорю это себе, мне становится еще хуже. От этого и от того, что я умираю с голоду, а до арахисового масла надо идти через всю комнату. Ну, конечно, как же иначе.

Я откидываюсь на подушки и обмениваюсь парой сообщений с Хезер. Затем проверяю Снэпчат и Инстаграм, немного играю в Pac-Man – и все время твержу себе, что я совершенно точно не жду, чтобы Джексон написал мне опять.

Но в конце концов у меня начинает урчать в животе, и я отбрасываю телефон в сторону. Нельзя жить на одном арахисовом масле, но сейчас мне так хочется есть, что я все-таки попробую.

Я, хромая, бреду к холодильнику, но на полпути слышу стук в дверь. И на секунду у меня мелькает мысль: может быть, это Джексон? Но тут же включается здравый смысл. Скорее всего, это дядя Финн, явившийся проведать меня и справиться о состоянии моей лодыжки.

Но когда я открываю дверь, оказывается, что это не дядя Финн. И не Джексон. Это женщина, и в руках у нее тяжелый поднос с едой.

– Грейс? – спрашивает она, и я, отступив в сторону, впускаю ее.

– Да. – Я улыбаюсь ей. – Большое спасибо. Я голодна как волк.

– Не стоит благодарности. – Она улыбается в ответ. – Где мне поставить поднос?

– Я возьму его. – Я протягиваю руки к подносу, но она бросает на меня взгляд, как бы говоря, чтобы я не морочила ей голову. – Э-э, ну тогда ставьте на кровать. – Я машу рукой в сторону моей половины комнаты.

Она подходит к моей кровати и опускает поднос на ее изножье. Затем спрашивает:

– Может, принести тебе еще что-нибудь?

Я понятия не имею, что она мне принесла, поскольку тарелки накрыты серебристыми колпаками, чтобы еда не остыла. Но поскольку я так голодна, что могла бы съесть практически что угодно, и поскольку я не привыкла к тому, чтобы мне кто-то прислуживал, я отвечаю:

– Нет, этого хватит. Спасибо.

Понятно – Мэйси думает обо мне, даже когда находится на уроке. Моя двоюродная сестра настоящая богиня.

Но, опять усевшись на кровать, я обнаруживаю на подносе маленький черный конверт. На нем написано мое имя, и это не почерк Мэйси.

Дядя Финн, говорю я себе, однако сердце мое начинает биться раза в три быстрее.

Это не может быть Джексон, говорю я себе, протянув к конверту дрожащие пальцы.

Это не может быть Джексон, снова думаю я, доставая из конверта простую черную открытку.

Это никак не может быть Джексон, повторяю я себе еще раз и ищу на открытке подпись.

И все-таки… все-таки это от Джексона, и сердце мое колотится так, словно вот-вот выскочит из груди.

«Я пока не знаю, что тебе нравится, но ты наверняка голодная. Не нагружай лодыжку. Джексон».

О боже.

О боже. О боже. О боже.

Это, конечно, не самая милая записка на свете, но это неважно. Потому что Джексон прислал мне завтрак. Вот почему он прекратил нашу телефонную переписку – потому что договаривался о том, чтобы мне принесли завтрак.

Я хватаю телефон и быстро-быстро пишу ему сообщение.

Я: Спасибо!!!!!!!!!!

Я: Ты мой спаситель.

Сразу он не отвечает, и я начинаю обследовать поднос, проверяя, что Джексон заказал мне в кафетерии. Ответ прост: все.

Тут есть чашка кофе и чашка чая. Бутылка воды с газом и стакан апельсинового сока. Тут есть даже лед.

Я поднимаю с тарелок колпаки – на одной лежит большая порция яичницы с колбасой и большая булочка с корицей, от которой исходит восхитительный аромат. На второй же красуются бельгийские вафли с клубникой в сиропе и взбитыми сливками… и это в сердце Аляски. И к тому же в ноябре.

Я так тронута, что могла бы заплакать. И заплакала бы, не будь я так голодна.

Но я никак не смогу съесть это все, и мне следовало бы чувствовать себя виноватой из-за того, что еда пропадет зря. Однако вместо этого я улыбаюсь, не беспокоясь ни о чем.

У меня опять урчит в животе, на сей раз громче, и я принимаюсь за еду, решив начать с вафель. Потому что взбитые сливки плюс клубника плюс сироп равняются нирване.

Я уплетаю вафли с клубникой и взбитыми сливками, когда мой телефон наконец пикает опять – и, пытаясь добраться до него, я едва не опрокидываю поднос.

Джексон: Извини, у меня был тест.

Джексон: Яичница или вафли?

Я: Конечно, вафли.

Джексон: Я так и знал.

Джексон: Приложи пакет со льдом.

Я: Ого, какой ты командир.

Я: Лед я приложила, и знаешь ли, я могу сама позаботиться о себе.

Джексон: Ну, тогда это ты у нас командирша.

Возможно, мне следовало бы обидеться на его последние слова, но думаю, для парня, который раздобыл мне такой замечательный десерт, можно сделать некоторые поблажки. К тому же я, наверное, заслужила этот упрек.

Я: А как насчет тебя?