Жажда

Но, когда мы заходим в туннель поглубже, я все равно жду, чтобы этот внутренний голос заговорил опять. Пусть не предостерегая, а поздравляя меня с тем, что я осталась жива, несмотря ни на что. Чтобы доказать, что я не сошла с ума, раз мне кажется, будто я слышу некий голос, который говорит, что делать.

Должна признаться, что раньше со мной никогда не бывало такого, только совесть подсказывала мне, что плохо, а что хорошо. Но то, что происходило со мной, когда я была здесь в прошлый раз, это нечто совершенно иное. Тот голос звучал так, словно он был сам по себе, существовал отдельно от моего сознания и подсознания.

Что же это такое? Что же они пробудили во мне – то ли Джексон, то ли Кэтмир, то ли сама эта треклятая Аляска?

Но что бы это ни было, я рада уже одному тому, что сейчас на меня хотя бы не давит обреченность. Приму-ка я это как данность, а об остальном стану беспокоиться тогда, когда смогу вздохнуть с облегчением, – чего не будет, пока я не узнаю, что дядя Финн решил по поводу Джексона.

Джексон держался так, будто не боялся, что его исключат, но это еще ни о чем не говорит. По-моему, он вообще не боится ничего и никого, тем более того, что с ним может сделать директор школы. Правда, его спокойствие вовсе не означает, что дядя Финн не имеет полномочий заставить его покинуть школу на время… или навсегда.

Я проверяю свой телефон. Сообщений от Джексона нет. Все еще нет.

– Он тебе писал? – спрашиваю я.

– Нет.

– А это нормально? Обычно он выходит с тобой на связь, или…

Я осекаюсь, потому что Мекай смеется.

– Джексон не докладывает никому о своих делах, Грейс. Я думал, ты это уже поняла.

– Да, поняла. Просто я… Как ты думаешь, что теперь будет?

– Думаю, Фостер проведет с ним воспитательную беседу и забудет этот эпизод.

– Проведет воспитательную беседу? – Я даже не пытаюсь скрыть, насколько потрясена. – Но ведь он чуть не убил того парня.

– Чуть не убил и убил – это большая разница, если ты этого еще не заметила. – Он бросает на меня понимающий взгляд. – В какой-то момент любой из нас может сплоховать, учась справляться со своей силой.

– Да, но это была не оплошность. Это было сделано умышленно.

– Возможно. – Мекай пожимает плечами: – Но это было необходимо. Вряд ли Фостер станет винить Джексона за то, что он пытался тебя защитить. Или будет настолько близоруким, чтобы исключить его при том, что именно Джексон стоит между тобой и один бог знает чем. Думаю, скорее, из школы выпрут не Джексона, а того вожака человековолков.

– Школьные правила написаны не про меня, даже если директор этой школы – мой родной дядя. К тому же я полагала, что Джексон и есть причина, по которой человековолки хотели меня убить. Наверное, это потому, что они желали отомстить за то, что творил Хадсон?

Ведь иначе с какой стати им было пытаться меня убить? Я никогда никому из них не причиняла вреда, и во мне нет абсолютно ничего сверхъестественного. Никаких сил, никакого умения менять обличья, никакого желания вонзать зубы в шеи других. Так что если речь идет не о какой-то занимательной игре, ставящей целью устрашить меня, то я представить себе не могу, что человековолки и драконы вообще рассчитывают выиграть, пытаясь убить меня.

– Да, Джексон тоже исходит из этого предположения – ведь все они только и ждали случая отнять у него что-нибудь такое, что будет иметь для него ценность.

Мое сердце начинает биться чуть быстрее от этих слов и содержащегося в них намека на то, что всем в школе известно, что Джексону я дорога. Наверное, нелепо чувствовать по этому поводу огромную радость, ведь такие его чувства превращают меня в мишень, но после того, как сегодня я провела час в его комнате, мне уже все равно. Я хочу быть с ним.

– Ну, и что собой представлял Хадсон? – спрашиваю я Мекая. Быть может, это и нескромный вопрос, но как иначе я смогу что-то выяснить об отношениях между Джексоном и его братом? Сам он наверняка ничего мне не расскажет.

Мекай опускает взгляд, смотрит на меня, и в его глазах я вижу нечто такое, чего я не видела в них прежде – что-то настороженное и грозное. Это так похоже на то, что читалось в глазах Джексона, когда о Хадсоне говорил он, – за исключением очевидной душевной муки, – что я не могу не гадать, что же представлял из себя его старший брат. И почему присутствие Хадсона продолжает чувствоваться так остро, несмотря на то что после его гибели прошел уже почти целый год.

– Хадсон был… Хадсоном, – со вздохом говорит Мекай. – Он был старшим братом и кем-то вроде блудного сына – родители обожали его. Как и многие другие влиятельные вампиры. – Но одно дело – дурить другим головы, чтобы они думали, будто ты личность, и совсем другое – быть личностью. Я могу сказать одно – по сравнению с Джексоном Хадсон был мелок. Он был слишком себялюбив, слишком самовлюблен, слишком корыстен. Единственное, о чем он заботился, что было ему интересно – это он сам. Однако Хадсон умел отлично делать вид, будто он заботится как раз о том, что защищает власть имущих.