Жажда

– Хадсон мог кого угодно убедить сделать все, что угодно. – Его тон так же бесстрастен, как и его глаза. – Нет, я не говорю, что он мог обмануть других, я хочу сказать, что он был способен заставить их делать то, чего хотелось ему. Он мог заставить их мучить других, мог заставить убить любого, кого хотел. Мог развязывать войны и взрывать бомбы.

По моей спине пробегает мороз. Я чувствую это даже до того, как Джексон смотрит прямо на меня и говорит:

– Он мог бы заставить тебя убить себя, Грейс. Или убить Мэйси. Или твоего дядю. Или меня. Он мог бы заставить тебя сделать все, чего ему хотелось, и он так и поступал. Опять, опять и опять.

Никто не мог его остановить. Никто не мог ему противостоять. И он это знал. И потому брал все, чего хотел, и готовился к еще большему. И когда он решил, что убьет человековолков, просто сотрет их с лица земли, я понял, что на этом он не остановится. За ними последуют и драконы. А также ведьмы и ведьмаки. Плюс те вампиры, которые стали таковыми не в силу рождения, а в результате укуса. И люди, обыкновенные люди.

Он собирался уничтожить их всех – просто потому, что мог.

Джексон отводит взгляд. Наверное, потому, что не хочет видеть мое лицо. Но мне нет нужды смотреть ему в глаза, чтобы понять, как ему больно, ведь я слышу это в его голосе, чувствую в напряжении его тела, прижатого сейчас к моему.

– Его поддерживало множество людей, Грейс. Они были готовы заслонить Хадсона собой, защищая его и те амбициозные цели, которые он поставил перед нашим видом. Я убил многих из них, чтобы добраться до него. А затем убил и его самого.

На сей раз, когда Джексон закрывает глаза, а потом открывает их опять, мне уже не кажется, что он находится где-то далеко. Вместо этого я вижу в них ту же самую решимость, которая позволила ему сразиться с Хадсоном и победить его.

– Так что я не сожалею о том, что убил его. Мне жаль, что я не сделал этого раньше.

Когда он наконец оборачивается ко мне, я вижу боль, скрывающуюся за пустотой, которая застыла в его глазах. Сейчас я жалею его еще больше, чем жалела своих родителей.

– О, Джексон. – Я обнимаю его, пытаюсь прижать к себе, но чувствую, каким неподатливым он стал.

– Его смерть сокрушила моих родителей и так ударила по Лии, что вряд ли она когда-нибудь сможет прийти в себя. До всего этого она была моим лучшим другом, а теперь не желает даже смотреть на меня. Брат Флинта погиб в той же битве, сражаясь с армией Хадсона, и с тех пор Флинт тоже стал сам не свой. Раньше мы с ним были друзьями, хотя теперь в это трудно поверить.

Он делает долгий судорожный вдох и опять приникает ко мне. Я крепко обнимаю Джексона, прижимая к себе, но он высвобождается из моих объятий задолго до того, как ко мне приходит готовность отпустить его.

– С тех пор как Хадсон сотворил то, что сотворил, все изменилось и идет не так, как раньше. За последние пятьсот лет между разными видами сверхъестественных существ произошло три войны, и из-за Хадсона едва не разразилась четвертая. И хотя мы положили ей конец до того, как дело зашло слишком далеко, недоверие к вампирам, история которого насчитывает уже немало веков, опять вышло на передний план.

Добавь к этому еще и то, что многие своими глазами видели, какой силой обладаю я, и никто этому не рад. И можно ли их винить? Ведь откуда им знать, что я не стану таким же, как мой брат?

– Такое тебе не грозит. – Я в этом убеждена.

– Возможно, – соглашается он, хотя в этой его формулировке и звучит сомнение. – Но именно поэтому я и посоветовал тебе держаться подальше от Флинта, и именно поэтому мне пришлось повести себя таким образом в зале для самоподготовки. Они объявили охоту на тебя сразу, стоило тебе только приехать сюда. Не знаю, почему это началось – то ли из-за того, что ты обыкновенный человек, то ли из-за чего-то такого, чего я еще не понял. Но я уверен, что это продолжилось и усугубилось из-за того, что ты моя, из-за того, что ты принадлежишь мне.

В его голосе снова звучит мука, сильнее, чем та, которую я слышала в нем прежде.

– Поэтому-то я и сам пытался держаться от тебя в стороне, – добавляет он, – хотя мы оба знаем, что из этого вышло.

– Значит, вот в чем дело, да? – шепчу я, когда столь многое из того, что он делал и говорил с тех пор, когда я попала сюда, наконец начинает обретать смысл. – Значит, вот почему ты ведешь себя так.

– Не понимаю, о чем ты. – Его лицо становится непроницаемым, но в глазах отражается настороженность, которая говорит, что я на правильном пути.

– Ты отлично понимаешь, о чем я. – Я накрываю рукой его щеку, не обращая внимания на то, как он передергивается, когда я касаюсь длинного шрама. – Ты ведешь себя так, потому что считаешь, что это единственный способ сохранить мир.

– Да, это единственный способ сохранить мир. – Впечатление создается такое, словно кто-то вырывает у него эти слова. – Мы балансируем на острие ножа. Один неверный шаг – и мир запылает. Не только наш мир, но и твой, Грейс. Я не могу этого допустить.

Конечно же, он не может этого допустить.