Читаем Жатва скорби полностью

Истинным автором теории о построении социализма в одной стране был не он, а Бухарин. Заслуга же Сталина заключалась в том, что он сделал ее главным пунктом внутрипартийных дискуссий. И политически он был абсолютно прав. Троцкий и другие могли сколь угодно пылко доказывать, что марксовой теории не соответствует раздувание пожара революции в одной стране, заведомо недостаточно развитой для намеченной цели. Но после поражения советской интервенции в Польше в 1920 году, после последнего «броска» Коминтерна на Западе, завершившегося поражением германской революции 1923 года – едва ли можно было дальше надеяться на успех ее где-либо в развитых странах, – успех, который по теории считался необходимым и для успеха в революционной России. Но это значило: либо советский режим должен бросать все силы на заранее обреченную европейскую революцию, либо он должен смириться и отступить назад, к буржуазно-демократическому этапу. Партийные деятели, однако, вовсе не собирались заниматься коллективным политическим самоубийством и уже достаточно созрели для принятия в качестве доказанной доктрины, пусть очень страной с точки зрения Карла Маркса, но зато политически обеспечивающей их затаенные цели.

Как обычно, Сталин постарался приписать теорию «построения социализма в одной стране» Ленину, который, действительно, однажды высказался на эту тему – правда, он имел в виду возможность построения социализма в одной развитой стране!

* * *

Сам ход партийных дискуссий должен напомнить нам, что партийные лидеры вовсе не были мыслящими экономистами, разрабатывавшими пути создания разумного общества (хотя иногда они и сами себя такими считали, и соответственно объясняли свои действия западным наблюдателям). Нет, перед нами группа людей, принявших на веру утопическую доктрину и считавших свою власть оправданной лишь в том случае, если они эту доктрину будут осуществлять, создавая новое, «лучшее» общество. Их превосходство над оппонентами зиждилось на убеждении, что они осуществляют на практике теории Маркса, и «пролетарский строй» (каковым считался советский режим) приведет в итоге к «социалистическому правопорядку». Отсюда вытекало, что доктрина неуклонно предписывала своим адептам четко определенные ею общественные цели – в экономическом, скажем, плане она требовала ликвидации товарного производства и рыночных отношений, а в социальном – ликвидации классов, основой существования которых как раз и являлись частная собственность и рынок.

Уступки, сделанные российскими коммунистами «рыночной стихии» в 1921 году, можно было оправдать тем, что они дали возможность удержать власть в руках партии.

Но само удержание власти могло быть принципиально оправдано только в том случае, если партия воспользуется первой же возможностью для перехода к созданию нового социального строя, предписанного ей доктриной, и ликвидирует классы, которые, в соответствии с этой доктриной являются преградой на пути к предусматриваемому неизбежному светлому будущему.

Ленин откровенно признавал, что коммунисты мало знают об экономической реальности. Это следует учитывать всякий раз, когда речь пойдет и о стремлении советского правительства управлять или овладеть экономикой деревни.

Знаменитое заявление о «ножничном кризисе» впервые прозвучало на Двенадцатом партийном съезде в 1923 году. «Ножницами» назвали две расходящиеся на диаграмме линии, одна из которых показывала все растущие цены на промышленные товары, а другая – чрезвычайно низкие цены на продукты сельскохозяйственного производства.

Этот первый «ножничный кризис» явился кратковременным явлением, последовавшим вслед за периодом большого беспорядка в экономике и вдобавок при отсутствии резервов зерна[26]. Вызван он был произвольным завышением цен на промышленные товары и занижением их на товары сельскохозяйственные, и прекратился, как только это положение было исправлено.

Но эти истерические крики о кризисе служат ярким примером того, насколько власть раздражало само явление рынка, к которому она испытывала отвращение и которого совсем не понимала. Всякий раз, когда условия торговли не устраивали правительство (или ему просто казалось, что они его не устраивают), на верхах появлялись эти признаки чрезмерной нервозности, нетерпимости, хотя терпимое отношение к ситуации является главным условием эффективности рынка в механике торговли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное