Жатва дьявола

Альбер и стал теперь главой семьи. Быстро это случилось. Морис и отец уступили ему свое место, и Альбер чувствовал, какая большая теперь (и уже навсегда) легла на него ответственность. Женщины, как полагалось по обычаю, за стол не садились, прислуживали хозяину: Адель налила ему супу, мать принесла бутылку вина. Он с важностью протягивал одной — свою тарелку, другой — стакан. Это походило на некий обряд, тут совершалось таинство причастия. Он опять уедет, но теперь его место определено, и, когда он окончательно возвратится, ему придется взять бразды правления, решать и распоряжаться.

Наконец сели за стол и Мари и Адель.

— Хороший у тебя суп, — похвалил Альбер.

— Мы его теперь сливочным маслом заправляем.

— Вон как! Разбогатели, значит?

— Какое там! Просто привычку такую завели. Да что ж и не положить масла, раз можно? Молоко-то ведь хорошо теперь идет. Можно сказать, коровки кормят нас. Большая от них польза.

— Я проходил по двору, заглянул в хлев. Сколько там у вас теперь голов?

— Девять.

— Вы, стало быть, не продали телят?

— А зачем? Выгоднее вырастить их, чем продать.

— Да у вас целое стадо!

— Правильно говоришь. Беда, что выгона у нас нет, негде пасти. Но на той полоске, что купили, мы посеяли траву и около оврага тоже.

До сих пор этого никогда не делали. Мысль разумная, если только укос был хорош.

— Много накосили?

— Ну еще бы! А то чем же было бы коров кормить? Да еще мы купили сена, — стоило потратиться, верно говорю.

Вон какие новшества, и если даже они подсказаны Обуаном, надо признать, что все это полезно.

Адель встала и, достав из очага жаровню, принесла и поставила ее перед братом:

— Говядина!

Прежде на «Краю света» никогда не покупали говядины.

— Ну, скажи пожалуйста, вон как они тут избаловались.

Он достал сигарету, закурил.

— Да ты, никак, куришь!

А ведь до войны он никогда не курил, — это было слишком дорогое удовольствие. Но теперь он без курева не мог обойтись.

— Что ж, когда человек работает… — начала было Мари. — Да ведь и все нынче курят. Насчет говядины скажу так: мы ее купили на завтрашний обед, ну, а раз ты приехал…

Альбер положил себе мяса на тарелку, разрезал его, положил в рот кусочек.

— Мягкая! — сказал он, — Вкусно!..

— Теперь больше берем в мясной, так они стараются угодить.

Адель принесла яблок, и Альбер очистил себе яблоко своим солдатским ножом.

— Первые яблоки!

— За садом, стало быть, ухаживаете?

— Еще больше, чем прежде.

— Смотри-ка, ты в мои гильзы цветы поставила!

— Гладиолусы, — сказала Адель, — у нас луковицы были. Красиво цветы из твоих медяшек выглядывают.

— Да, красиво! — согласился он, удивляясь про себя — как и у кого она достала луковицы гладиолусов. Под конец подали кофе, а ведь раньше его пили по вечерам только в исключительных случаях.

Альбер с удовольствием прихлебывал маленькими глотками горячий сладкий кофе, а «на загладку» выпил рюмку настойки.

— Я пойду спать, — сказала Мари, — час уже поздний, а мне еще надо отца уложить.

Женщины взяли старика Фирмена под руки и отвели в спальню. Альбер молча смотрел им вслед. Потом Адель вернулась.

— Ты еще посидишь?

Он сидел за рюмкой настойки и, облокотившись на стол, раздумывал, где ему лечь — та комната, где они спали с Морисом, теперь в полном его распоряжении, а можно лечь и здесь, в большой комнате, в том алькове, в котором когда-то спал Гюстав. Где же будет лучше?

— Я тебе внизу постелила, — сказала Адель.

Ну, конечно, — теперь его место в этой комнате, раз отец помещается вместе с матерью. Он не знал, что до сих пор Фирмен спал на постели Гюстава и только в этот вечер его отвели в супружескую спальню, где, впрочем, Мари поставила вторую кровать.

— Выпьешь стаканчик, Адель?

— Если хочешь.

Адель налила себе настойки, подняла стакан, Альбер пододвинул свой, и брат с сестрой чокнулись, как положено.

— Вы хорошо поработали, — сказал Альбер.

— Верно, — подтвердила Адель.

Оба умолкли, в тишине слышалось только, как они, выпив настойку, причмокивают языком.

— Ну, коль ты приехал… — начала Адель.

— Да чего там… Ненадолго.

— Теперь, раз Морис умер, а отец все равно что мертвый, ты должен вернуться.

Это была бесспорная истина. Теперь он должен вернуться.

— Мы тут старались, чтобы как лучше… Нам помогли, да и все так сложилось, что нам не очень уж трудно было… Да и у всех так… Ведь если людям что нужно бывает, они покупают, сами цену набивают… Но когда война кончится, дело по-другому повернется, не так станет удобно… И в хозяйстве нужен будет мужчина.

Альбер кивнул головой, соглашаясь с нею.

— У нас теперь только ты один остался.

Он опять наклонил голову, говоря этим: «Да».

Адель встала, подошла к шкафу, стоявшему у задней стены, и достала оттуда деревянную шкатулку, нечто вроде ларчика, на крышке которого был нарисован уже стершийся корабль, а стершаяся надпись гласила: «Сувенир из Этрета». Никто не мог бы сказать, как этот ларчик очутился на «Краю света», ведь отсюда сроду никто не выезжал. Уж тем более не ездили любоваться морем. Адель подошла к столу, поставила шкатулку перед Альбером:

— Тут деньги, — сказала она.