Жатва

— А ты — настоящий придурок. — Яков пихнул Алешку, подняв новое облачко стружки. — Я пробовал. Дверь всегда закрыта. Но там кто-то живет.

— Откуда ты знаешь?

— Надия постучалась, и ей открыли.

Алешка заполз в ящик поглубже. Он передумал возвращаться.

— Там живут люди, которые едят перепелок.

Якову вспомнилась бутылка вина с двумя рюмками, колечки лука, томящегося в масле, и шесть перепелок, присыпанных зеленью. От воспоминаний его желудок громко заурчал.

— Слышишь, как гремит? — спросил Яков, выпячивая живот. — Я когда голодный, у меня в брюхе целый оркестр играет.

Возможно, более музыкальной натуре и понравилась бы симфония для голодного желудка. Алешка ограничился двумя словами:

— Противная музыка.

— У тебя все противное. Алешка, да что с тобой?

— Я не люблю противные вещи. Когда грубят. Когда плохо пахнет.

— Раньше ты не жаловался.

— А теперь мне это противно.

— Ясно. Это из-за Надии. Вы все из-за нее превратились в сопливых слабаков. Влюбился ты в нее, вот что.

— Неправда.

— Нет, правда.

— Нет!

Алешка бросил в Якова комком стружки. Между ребятами вспыхнула потасовка, сопровождаемая сопением и руганью. Теснота ящика уберегала их от ушибов и царапин. Потом Алешка умудрился потерять Шу-Шу среди опилок. Забыв про Якова, он шарил впотьмах в поисках своего сокровища. Якову тоже надоело возиться.

И оба затихли.

Мальчишки лежали молча. Алексей сжимал найденную Шу-Шу. Яков пытался заставить живот урчать еще громче и отвратительнее. Вскоре даже это ему надоело. Скука обездвижила их. Гул двигателей и качка вгоняли в сон.

— И совсем я в нее не влюбился, — сказал Алешка.

— Мне-то что? Влюбился, не влюбился, мне без разницы.

— А вот другим мальчишкам она нравится. Заметил, как они о ней говорят? — Алешка помолчал, будто что-то вспоминая. — Мне нравится, как она пахнет. Женщины по-разному пахнут. Мягкостью.

— Мягкость не пахнет.

— Пахнет. Понюхаешь такую женщину и знаешь: если ее потрогать, она мягкая будет. Просто знаешь, что будет.

Алешка гладил Шу-Шу. Яков слышал, как Алешкина рука ласкает замызганную шерстку.

— У меня мама так пахла, — сказал Алешка.

Яков вспомнил свой сон. Женщину, ее улыбку. Завиток светлых волос на щеке. Получается, Алешка прав. Во сне его мать пахла мягкостью.

— Можешь дураком меня назвать, но я это помню, — продолжал Алешка. — Я не все о ней помню, а это запомнил.

Яков потянулся. Его ноги уперлись в противоположную стенку ящика.

«Вырасту я хоть когда-нибудь? — думал он. — Вырасти бы так, чтобы ноги из ящика торчали».

— А ты о свой маме вспоминаешь? — спросил Алешка.

— Нет.

— Ты же ее и не помнишь.

— Я помню, что она была красивая. И у нее были зеленые глаза.

— Откуда ты знаешь? Дядя Миша говорил, когда она исчезла, ты был совсем маленьким.

— Мне четыре года было. Не такой уж маленький.

— А мне было шесть, когда моя меня бросила, но я почти ничего не помню.

— Говорю тебе, у нее были зеленые глаза.

— Ну были. Ну зеленые. Дальше что?

Лязгнула дверь, они замолчали. Яков выполз из ящика и посмотрел вверх. Опять Надия. Она вышла из синей двери и теперь гремела по проходу. Вниз она спускаться не стала, а ушла через передний люк.

— Не нравится она мне, — сказал Яков.

— А мне нравится. Мне бы такую маму, как она.

— Она и детей-то не любит.

— Дяде Мише она говорила, что всю свою жизнь отдает таким, как мы.

— И ты веришь?

— Зачем ей дядю Мишу обманывать?

Яков хотел придумать ответ, но мыслей в голове не было. Да и что его ответ этому глупому Алешке? Все они тут одурачены Надией. Все одиннадцать, и каждый в нее влюблен. В драку лезут, только бы на ужине сидеть с нею рядом. Наблюдают за ней, разглядывают ее и даже обнюхивают, как щенята. А когда ложатся спать, только и шепчутся: Надия то, Надия это. Вспоминают, что она ела за ужином и какая еда ей нравится. Пытаются угадать, сколько ей лет и какое нижнее белье она носит под своими серыми юбками. Грегора они все дружно ненавидели и не раз спорили, любовники они с Надией или нет. Всякий раз единодушно решали, что нет. Мальчишки постарше делились с мелюзгой своими познаниями по части устройства женского тела. Они подробно и красочно рассказывали о назначении гигиенических прокладок и о том, как и куда прокладки вставляются. Эти рассказы навсегда изменили представление мелюзги о женщинах как о существах с темными загадочными дырочками. Но интерес к Надии только повысился.

Якова такие вещи тоже интересовали, однако Надией он не восхищался. Он боялся этой женщины. Страх начался с анализа крови.

На четвертый день плавания, когда мальчишки пластом лежали на койках, стонали и дружно блевали в раковину, к ним в каюту пришли Грегор и Надия. В руках Надии был поднос с иголками и пустыми пузырьками. Взрослые объявили, что возьмут кровь на анализ. Это совсем не больно: легкий укол, и только. Анализы нужны для подтверждения здоровья всех, кто плывет в Америку. А там строгие правила: если нет данных о здоровье, тебя никто не усыновит.