Жаркий сезон

Хэдбери стиснут кольцом объездных шоссе и промзон. В середине этой дорогостоящей инфраструктуры развязок и бескрайних автостоянок примостился сам городок: ярмарочная площадь, две церкви и улица, застроенная солидными особняками восемнадцатого века, теперь по большей части занятыми банками или строительными фирмами. Старую часть города совершенно затмевает периферическая империя торговых центров и гипермаркетов; их названия, написанные над стрелками на каждой развязке, хранят память о давно исчезнувших предместьях и сельских улочках. Такое чувство, что исторический Хэдбери окружен санитарным кордоном коммерции и сохраняется как диковинка с давно вышедшим сроком годности.

В этот-то непрестижный центр и направляется Полина, избежав зова бетонной саванны. Она находит, где припарковаться. Пересадив Люка из машины в прогулочную коляску, она берет курс на перестроенные торговые ряды, где теперь разместились фирменные магазины. Утро понедельника, но Хэдбери живет бурной жизнью. Пешеходная часть в центре города заполнена народом, по большей части это женщины, преимущественно молодые, многие с колясками.

Полина и Тереза отлично вписываются в общую картину: молодая бабушка и мать с ребенком идут за покупками. Повсюду дети: спят в колясках и слингах, царственно взирают с кружевных подушек, семенят по мостовой.

— А нас уверяют, что рождаемость падает, — говорит Полина.

Тереза соглашается, что в Хэдбери, похоже, демографической проблемы нет.

— Может быть, в сельской местности все иначе.

— А… — говорит Полина, — снова все беды от городской жизни?

Потому что впечатление такое, что люди разучились размножаться. Численность сперматозоидов у европейских мужчин значительно снизилась. Девушки уже не беременеют от первого же ласкового взгляда. Терезины подруги, которым сейчас под тридцать, в панике. Их детородные годы уходят, и вот теперь, когда они наконец морально готовы к материнству, ничего не получается. Месяц за месяцем им не удается забеременеть. Говорят, это все из-за таблеток. Те самые спасительные таблетки, что столько лет облегчали им жизнь, обернулись проклятием.

«Послушайте, — говорит Полина Терезе и ее подружкам, — нашли из-за чего переживать! Представляете, каково было нам? Мы постоянно боялись залететь. Проверяли трусы каждые полчаса, если случалась задержка хотя бы на день. А когда появилась таблетка, пошли разговоры, что от нее тромбы и, если ее пить, не доживешь до сорока. Так что выбирай: дети или ранняя смерть. Некоторые из нас вообще не предохранялись таблетками».

Молодые женщины смотрят на нее и не понимают. Атмосфера тревоги так же непостоянна, как мода на одежду. Им неоткуда знать, каким страшным было тогда это слово — «беременность». Шепотом рассказать подруге. Признаться родителям. Ложиться в клинику и делать чистку. Теперешняя женщина объявляет о своей беременности свободно и без стеснения. Это состояние тела, а не ума.

Она говорит Гарри:

— Я беременна.

Он смотрит на нее, и на его лице невозможно прочесть никаких чувств. Как будто Полина сказала, что вернулась из магазина.

— Ты беременна? — переспрашивает Гарри. — Ну, ну, ну… С чего бы?

К тому времени они были женаты без малого год.

— В каком смысле «с чего бы»?

— Ты ведь пользовалась диафрагмой?

Полина смотрит на него и сознает, что говорит об одном, а он — о другом.

— Они иногда подводят. Надежность восемьдесят процентов.

— Хм… Вот так подарочек.

Гарри берет кофейник, наливает себе кофе, вопросительно смотрит на ее чашку.

Через минуту она говорит:

— У меня будет ребенок, Гарри. Ребенок.

Тереза закатывает коляску в магазин детских товаров. Они идут через лес крохотных одежек: ползунков в крупную спортивную полоску, комбинезончиков, кроссовок, по виду рассчитанных на кукол. Сегодняшнее младенчество — дело серьезное. Дальше целая чаща кроваток, колясок, детских стульчиков и манежей.

— И еще, — говорит Полина. — Куда девались абортмахеры? Целая профессия исчезла. А ведь были на каждом шагу.

Тереза остановилась перед стойкой с панамками. Она бросает на Полину укоризненный взгляд. Из-за вешалки с миниатюрными анораками на них смотрит местная бабуля.

Полина немного приглушает голос:

— Они были двух видов. Дешевые подпольные — к ним надо было ехать на окраину или за город. Но это уже совсем на крайний случай или для тех, кому не дорога жизнь. Все, кто мог хоть как-то наскрести сто фунтов или больше, шел к доктору — среди них были такие, которые этим занимались. Клиника в Вест-энде, медная табличка на двери. Сто фунтов были по тем временам бешеной суммой. Куча людей бегала по знакомым в попытках назанимать сотку. Мелкими купюрами, в конверте. Отдаешь регистраторше.

Тереза поднимает голову от джинсовой панамки:

— Господи… Мам, откуда ты все это знаешь?

— Все знали, — отвечает Полина. — Не наденешь же ты на Люка это кошмарище?

Они находят правильную панамку. И еще две футболки без медведей и логотипов спортивных клубов.

Расплачиваются и направляются дальше по торговым рядам.