Жаркий поцелуй

— Вы не в том положении, чтобы требовать что-либо, господин Лоуренс, — напомнила она ему. Французская коса, в которую она заплела волосы, открывала высокие скулы и нежные черты лица. Мягкие, золотисто-коричневые пряди, едва светлее ее глаз, оттенка богатой, светлой карамели. — Святилище — не один из ваших офисов, — продолжила она. — Мои мужчины не находятся у вас в подчинении.

Ее мужчины? Сет нахмурился. Ему не понравилось, как она это произнесла. Ее охранники, возможно?

Да, такая формулировка ему больше нравилась.

— Кроме того, я также напоминаю вам, что вы здесь под наблюдением. Если бы не Кэсси, то выздоравливать вам в больнице вместо того, чтобы рассиживаться на этом проклятом кресле, уставившись на меня, будто я жук под микроскопом.

Он вздернул бровь. Фактически, он смотрел на нее как кот на сметану. Вид ее маленького, компактного тела сводил его с ума. Соблазнительная грудь, обтянутая невзрачной хлопковой зеленой футболкой, и оружие, прикрепленное к ее бедрам, не должны были быть сексуальными. Он оказался большим извращенцем, чем думал, потому что его чертов член становился колом, когда Дон так вызывающе вела себя с ним.

— Я полагаю что фраза «следить, как за лакомым кусочком нежного мяса» была бы более подходящей. — Он сдержал улыбку, пытаясь скрыть из глаз заинтересованность.

Дон тревожно вздрогнула, сжала челюсти, ее слегка загорелое лицо побледнело, а в пристальный взгляд вернулись тени. Затем она зарычала.

Когда она оскалила свои жемчужные зубки, член Сета дернулся, резко напоминая хозяину о возбужденном состоянии.

— Не делайте ошибку, предполагая, что можете со мной играть, Лоуренс, — прорычала она, но он заметил, как укрепились ее соски, и уловил судорожный вздох. — Я разорву вас раньше, чем вы осознаете, что случилось.

Тогда он улыбнулся. Медленная, уверенная улыбка искривила губы, а его пристальный взгляд пробежался по ней еще раз.

— Играть с вами? — мягко пробормотал он. — Фактически я был довольно серьезен, милая, ни минуты в этом не сомневайтесь.

Хотел ли он когда-либо женщину так стремительно, так горячо, как сейчас? Такого с ним еще не было. Он помнил бы этот голод, эту сжигающую похоть. В то время как он продолжал наблюдать за нею, ее лицо покраснело, побледнело, затем вспыхнуло снова. Ее дыхание стало тяжелее и быстрее. Рука сползла к оружию, лаская пальцами рукоятку, будто предупреждая.

— Не делайте эту ошибку, Лоуренс. — Ее голос звучал холодно, но он уловил в нем затаенную боль, гнев. — Мужчины получше вас пробовали. И потерпели неудачу.

— Они не были мужчинами. — Сет не двигался, несмотря на потребность вскочить в ярости на ноги, шагнуть к ней, притянуть ее к себе и заполнить его рот ее вкусом. — Бешеные животные, Дон, не больше.

Ее рука сжалась на оружии, и сожаление заполнило ее глаза.

— Не дурачьте себя, мечтая, что я упаду к вашим ногам, как те женщины, которые толпой бегут следом за вами, — отрезала Дон распрямив плечи, что лишь сильнее обрисовало ее грудь в облегающей футболке, подчеркнувшей напряженные соски.

Тугие, твердые горошинки — он отдал бы свое левое яичко, лишь бы испробовать их вкус. Ну, возможно, не яичко, но чертовски что-то столь же ценное.

— Я был бы разочарован, если бы вы так сделали, моя милая.

Сет положил руку на колено, изо всех сил стараясь выглядеть расслабленно и спокойно. Не время ее пугать. Он хотел вывести Дон из равновесия, но не хотел, чтобы она сбежала от него.

— Я лишь сообщаю очевидное. Вы сказали, что я наблюдал за вами, как за жуком под микроскопом. Но фактически, передо мной очень красивая женщина, которой вы являетесь, ничего иного.

— Я — животное. Одно уже это должно заставить вас меня опасаться, — прорычала Дон, снова сверкая острыми клыками.

Сукин сын, его чертов член мучительно напрягся, не взирая на угрозу.

Сет снова окинул ее взором.

— У вас, ребята, пунктик на том, что вы животные? — спросил он. — За прошедшую неделю, я слышал это несколько раз. Если это — то, чему вы действительно верите, то какого черта пытаетесь смешаться с остальной частью человечества? Где самая близкая клетка, Дон, я помогу тебе себя запереть.

Он понимал, что доводит ее, но был бессилен остановиться. Его приводило в бешенство слышать, как она описывает себя таким способом, видеть в ее глазах веру в собственные слова. Это приводило его в ярость, ведь он помнил, каким путем эту веру в нее вбили. Как будучи ребенком, всего лишь ребенком, она была изнасилована солдатами Совета, осмеяна ими, вынужденная быть животным, которым они ее называли.

— Я могу убить вас, и выйти сухой из воды. — Теперь ее голос звучал хрипло. — И я не стану сожалеть об этом. Я буду спокойно спать, точно так же, как и сейчас …

— Ты не спишь, к слову, — парировал он, наконец, демонстрируя свой гнев, когда она столкнулась с ним лицом к лицу.

В ее чертах сквозила усталость из-за кошмаров, загнанное выражение снова вернулось в глаза. И он, черт его дери, не мог даже объяснить, почему ему есть до этого дело.