Жандарм-2

– Как вы, Григорий Мстиславович? – встревоженно склонился надо мной Николай.

В затылке чувствую тупую боль. В нос шибает запах нашатыря, флакончик с которым держит в руках мой провожатый. Лицо его встревоженное и сочувствующее. Я лежу на полу коридора рядом с дверью в изолятор.

– Что произошло? – с трудом садясь прямо на полу и даже не пытаясь встать, спросил я у него.

– Вы побледнели сначала, потом покраснели, и на лице ярость появилась, а затем глазки закатили и – хлоп! – бухнулись. Я уж видал такое. Лаврентий Семенович, наш медик, говорит, что это шок от слишком большого количества чужих эмоций. Вроде как разум мага не выдерживает, и он отключается. Это еще ладно! Были случаи, когда во время вот такой тренировки не в обморок падали, а на стены кидались или даже на меня. Вот где жуть!

– Я еще раз попробую, – поднялся я на ноги я встал перед дверью, уставившись на нее исподлобья как на противника.

– Вы уверены? А вдруг снова хлопнетесь? Или кидаться начнете? Может, погодите? Завтра придете?

– Нет, – мотнул я головой. – Сейчас я знаю, к чему быть готовым. Справлюсь! Для того и тренировка, чтобы такого не допускать.

– Вам виднее, – с сомнением протянул Николай.

В этот раз я действовал медленнее. Да и круг начертил совсем крошечный, почти точку. Ну и когда соединял со своим источником, делал это аккуратно, готовый в любой момент разорвать созданный «прокол».

В меня опять полилась чужая тоска, но на этот раз она была в разы слабее. Словно откуда-то издалека. Сильная эмоция, но если впустить ее в себя совсем немного, можно отстраниться. Постояв перед дверью в изолятор минуты две, концентрируясь на том, чтобы не дать чужой эмоции стать моей собственной, я разорвал прокол.

– Уф, – выдохнул я облегченно и даже стер тыльной стороной ладони выступивший от напряжения пот со лба. – Аж голод накатил.

– Такое бывает, – согласно кивнул Николай, спокойно подходя ко мне поближе.

А то до этого он от меня еще на несколько шагов отошел, опасаясь, что я сорвусь и не справлюсь с чужими эмоциями.

А еще голод, зверский голод начал одолевать меня, как будто я не ел пару дней.

– Есть у вас, где поесть?

– Только баланда для заключенных. Мы из дома обед носим. Господин начальник с другими офицерами в ресторацию ходят.

– Да я бы сейчас и от баланды не отказался, – признался я.

Мне было плевать, лишь бы насытится и утолить разыгравшийся голод.

– Вы наверное ее просто никогда не ели, – заметил Николай. – Но я могу сходить в столовую и набрать вам. Только уж извиняйте, но вас туда не пущу. Только с разрешения старшего офицера, а они сейчас как раз на обед все должны были уйти.

Мы вернулись обратно к Ивану Игоревичу, после чего, предупредив его, Николай умчался за баландой для меня.

– Бледно выглядите, Григорий Мстиславович, – заметил мужчина. – Но по первой у многих разумников так. Выпить не желаете? Чтобы чувства успокоить? У меня есть.

– Нет, благодарю, – отказался я.

Уж не знаю почему, но к алкоголю меня совсем не тянуло. Ни разу не хотелось «принять на грудь» с момента своего появления здесь. Даже сейчас. Вскоре явился и Николай с металлической тарелкой и ложкой. Иван Игоревич любезно сдвинул свой журнал в сторону и предоставил свое место, пока я ем. Похоже городовым было просто скучно и им было интересно, как я отреагирую на еду для заключенных. В принесенной тарелке была разваренная гороховая каша. Какая-то вязкая, помешав ее ложкой, обнаружил кусочки лука. На вкус она была хоть и соленой, но и только. Набить брюхо таким блюдом можно, но о вкусовых изысках можно только мечтать. Правда, мне сейчас как раз это и нужно. Сначала медленно, но привыкнув к непривычному вкусу, все быстрее я выхлебал всю баланду, почувствовав приятную тяжесть в животе.

– Спасибо, – отдал я тарелку Николаю.

– Надо же, – покачал тот головой, – сам бы не увидел, не поверил, что дворянин и маг по своей воле такое съест.

– Случаи бывают разные, – заметил я. – Но ты прав, повторять этот опыт мне как-то не хочется.

Таганку я покидал с облегчением. Хоть коридоры там и широкие, света из окон падает достаточно, но серый цвет каменных полов и белая побелка стен как-то не вызывает радости. А уж про подвал с комнатами изолятора и говорить нечего. Баланда лишь закрепила чувство безнадеги и тоски. Я ее и доедал в конце уже больше не от голода, как сказал Николаю, а чтобы прочувствовать на себе быт арестантов. Как говорил на лекции Алексеев – чтобы понять кого-то, надо на какое-то время «побывать в его шкуре». А кто ведает, где мне может пригодиться знание, как и чем живут заключенные.

Сейчас же, выйдя на свежий воздух, я решил прогуляться и впитать в себя «запах свободы», чтобы скинуть сгустившуюся в душе атмосферу мрачности и безысходности.

Медленно шагая вдоль улиц Москвы, я смотрел на людей вокруг. Как когда-то в Твери. Только здесь их было больше в разы, что создавало шум, суету и то неуловимое ощущение быстрого ритма характерного только для этого города.