Жан Жорес

Молодой Жорес приобретал так называемое классическое образование, при котором основным учебным материалом служат история Древней Греции и Рима, искусство и философия античности. Уже в то время подобная система обучения стала предметом ожесточенной критики. Почти вся большая литература прошлого века наполнена проклятиями классическому образованию. Много верных мыслей высказано о бесплодности зазубривания греческих и латинских текстов, о вреде засорения юных голов мертвыми языками. Действительно, обращение к античной культуре, вызванное Возрождением, в XIX веке уже не было столь благотворно, как в те времена, когда идеи Цицерона и Платона, красоты Гомера и звучные строфы Вергилия служили орудием борьбы против средневековой схоластики.

Но в XIX веке латынь и греческий превратились в преграду на пути молодых умов к пониманию своего времени, препятствием в оценке действительности. Вряд ли тогда (да и позже, пожалуй) Жорес понимал классовую причину упорной приверженности французской буржуазии к греко-латинской культуре. В греческом и римском индивидуализме буржуазия нашла выгодное оправдание своего формального демократизма и приоритета частных интересов.

Но в античной культуре есть и другой аспект, выражаемый духом ясности, чувством меры, гармонией, абстрактными идеалами индивидуальной свободы и беспристрастного правосудия, который с юношеских лет навсегда стал очень близким Жоресу. Он справедливо считал, что античность, этот великолепный апофеоз радостного детства человечества, этот гимн разуму, человеку, красоте, имеет непреходящую ценность. Античная культура учит не только правильно и хорошо говорить, но и думать по естественным законам логики и здравого смысла. Жорес с наслаждением утолял свою духовную жажду из золотой чаши античности. Ее особенность в том, что лишь несколько поспешных глотков, поверхностное знание античной культуры может дать не больше чем сомнительную возможность при случае щегольнуть цветистым изречением, оставив ум нетронутым. Но глубокое изучение духовного наследия Греции и Рима облагораживает и развивает его.

Беспредельная вера Жореса в силу человеческого разума начала, возможно, зарождаться под влиянием Аристотеля. Перикл, считавший бесполезными тех людей, которые стояли в стороне от общественных забот, дал ему первоначальный толчок для размышлений о сущности демократии. В философских сочинениях Жореса отчетливо слышен отзвук стихийного материализма античных философов. Он находил у героев Плутарха примеры стойкости характера и волн. Трагедии Еврипида учили его критическому сомнению и самостоятельности мышления, что всегда было особенно близко Жоресу.

Анатоль Франс рассказывал, что, когда он последний раз посетил скромную квартиру Жореса за несколько недель до его убийства, он застал социалистического лидера, который вел тогда страстную кампанию против войны, за чтением Еврипида…

Разумеется, воспитание в лицее Святой Варвары было религиозным. Как же молодой Жорес, уже впитавший рационализм античной философии и французских мыслителей, мог сочетать это с католицизмом? Ведь при первом знакомстве он порадовал Дельтура своей «образцовой» набожностью. Но теперь она подверглась суровому испытанию и не выдержала критики все более мужавшего ума Жореса. Хотя Жан не воспитывался в духе религиозного фанатизма, он был, конечно, в детстве, как считалось, хорошим католиком. Первая духовная революция далась ему не так просто.

Конечно, это был не только внутренний процесс духовного роста молодого Жореса. К 1876 году он уже прочитал «Происхождение христианства» Эрнеста Ренана, который в это время своими сочинениями вызывал панику среди клерикалов. Несмотря на свойственный ему дилетантизм, на его реакционные политические взгляды, этот эрудит и ученый нанес сильный удар по учению о божественной природе Христа, показав земное происхождение господствующей догмы. В общественной жизни Франции борьба против клерикализма приобрела тогда огромное значение. Видимо, она оказала влияние и на Жореса.

В его памяти навсегда осталась одна ночь, когда, лежа с открытыми глазами на своей кровати в темном дортуаре лицея, он смотрел через окно на звездное небо и мучительно размышлял о тайне мироздания. Этот эпизод позже он опишет в своей докторской диссертации. В отличие от большинства людей, для которых отношение к религии — дело традиции, обычая, жизненного удобства, для Жореса отказ от церкви был вопросом серьезным. Он не мог, подобно большинству, не думать о коренных проблемах бытия. Внутренняя моральная честность и цельность натуры не давали ему возможности оставаться в кругу лишь практических повседневных забот. Для него чрезвычайно важен вопрос о духовных основаниях его жизни.