Жан-Кристоф (том 3)

Вскоре Кристоф получил письмо от Жаклины. Писала она ему редко, это было третье по счету письмо, и оно разительно отличалось от предыдущих. Она выражала сожаление, что давно не видела милого Кристофа, и ласково просила заходить, чтобы не огорчать двух любящих его друзей. Кристоф очень обрадовался, но не очень удивился. Он всегда считал, что Жаклина когда-нибудь поймет, как была к нему несправедлива. По этому поводу он вспомнил ехидное замечание деда:

"Рано или поздно у женщины выпадают светлые минуты, надо только терпеливо выжидать".

Итак, он отправился к Оливье и был встречен очень радушно. Жаклина выказала ему много внимания, воздерживалась от привычного ей насмешливого тона, боялась сказать что-нибудь обидное для Кристофа, проявила интерес к его занятиям и сделала несколько умных замечаний, когда беседа перешла на серьезные темы. Кристоф решил, что она переродилась. В действительности она только старалась подладиться к нему. До нее дошли слухи о связи Кристофа со знаменитой актрисой, о чем болтали во всех парижских гостиных; и Кристоф явился ей совсем в новом свете - он возбудил ее любопытство. Встретившись с ним, она нашла, что он стал гораздо приятнее. Даже недостатки его приобрели привлекательность в ее глазах. Она обнаружила, что Кристоф талантлив, и задумала обворожить его.

Отношения молодых супругов не только не улучшились, а стали хуже. Жаклина погибала от скуки. Как одинока женщина! Лишь ребенок заполняет ее жизнь, да и то не может заполнить всецело: если она настоящая женщина, а не только самка, если у нее сложная душа и большая жадность к жизни, ей столько всего нужно сделать, что она не может со всем справиться одна, без посторонней помощи!.. Мужчина, даже самый одинокий, никогда не бывает так одинок - звучащий в нем внутренний голос оживляет для него пустыню; одиночество вдвоем тоже не властно над ним, - он почти его не замечает, продолжая свой монолог. Ему и в голову не приходит, что от звука его невозмутимого голоса молчание становится еще страшнее для его спутницы, а одиночество - еще нестерпимее, потому что для женщины мертвы слова, не оживленные любовью. Он этого не замечает, ведь он не делает из любви ставки всей жизни - его жизнь направлена на другое. А на что женщине направить свою жизнь, свои беспредельные желания, тот огромный запас благодетельных сил, которые все сорок веков, что существует человечество, бесплодно сгорали на алтаре двух кумиров? Один из них - любовь - слишком недолговечен, другой - материнство - неверен в своем величии, ибо тысячам женщин в материнстве отказано, у остальных же оно заполняет лишь считанные годы.

Жаклина изнывала. Минутами ужас пронизывал ее, как острием меча. Она думала:

"Зачем я живу, зачем я родилась на свет?"

И сердце ее больно сжималось.

"Господи, я сейчас умру, я умираю, господи!"

Эта мысль преследовала ее, не давала покоя по ночам. Ей снилось, будто она говорит:

"Сейчас у нас тысяча восемьсот восемьдесят девятый год".

"Нет, - отвечал ей кто-то, - тысяча девятьсот девятый".

И она впадала в отчаяние от того, что оказывалась двадцатью годами старше.

"Скоро всему конец, а я и не жила! На что ушли эти двадцать лет? На что ушла жизнь?"

Ей снилось, будто она - четыре маленькие девочки и будто все четыре лежат в одной комнате, но в разных кроватках. Все четыре одного роста, и лица у всех одинаковые; только одной из них восемь лет, другой пятнадцать, третьей - двадцать, четвертой - тридцать. И вдруг - эпидемия. Трое из них уже умерли. Четвертая смотрится в зеркало и с ужасом видит, что нос у нее заострился, щеки впали... значит, она тоже сейчас умрет, и тогда все кончено...

"На что ушла моя жизнь?.."