Жалитвослов

Он пришел раньше всех, и они с Колпиным успели выпить по первой, как раздался звонок в дверь, и шумно ввалились в комнату какие-то огромные, громогласные люди, облепленные снегом настолько, что поначалу он не смог узнать их. Это оказались Захаров и Нирод. Чуть позже явился и Кладей, притащивший с собой в портфеле факс, — с этим факсом Кладей не расставался ни при каких обстоятельствах. Будучи установлен, факс тут же зазвонил, и из него поползла длинная бумажная лента, снизу доверху покрытая неразбитым на абзацы текстом. Кладей стал его читать, а другие тем временем сели за стол. Нефедов спросил, откуда факс, и Захаров ему ответил, что факс из Лондонского информационного бюро, головного подразделения Международной ассоциации некрологистов, и что Кладей, являющийся членом наблюдательного совета ассоциации, каждый день получает из бюро обновленный Главный мортуарный лист с выбывшими из него фамилиями в виде отдельного приложения. За что и выпили. Тем временем подошел и Кладей, сел за стол, стал кушать.

«Что нового?» — спросил у него Колпин.

Кладей аккуратно доел пирожок, подумал и ответил:

«Так, мелкота разная. Не стоят внимания.»

Захаров налил ему из графинчика, и Кладей так же аккуратно выпил. По правде говоря, выглядел он сонно. Нирод уже давно разговаривал с Захаровым о каком-то нобелевском лауреате, третий день лежащем в больнице подключенным к системе искусственной вентиляции легких, о том, сколько же ему все-таки лет и какие газеты уже заготовили на нобелевского лауреата некрологи. Нирод авторитетно заявил, что год рождения лауреата известен — 1908-й, а вот день и месяц рождения расплывчаты: лауреат родился где-то на Воеводине, когда она была еще частью Австро-Венгрии, метрические записи давно утеряны, сам он своего дня рождения точно не помнит, и не только из-за многолетнего склероза, но еще и потому, что не хочет этого говорить, будучи уверенным, что о писателе должно быть известно немного или почти ничего. Опасное заблуждение.

«А ведь это — секрет Полишинеля! — смеясь, заключил Нирод. — Вон Михал Иванычу лондонское бюро давно сообщило и день, и месяц рождения его как по новому, так и по старому стилю, и наша газета, думаю, единственная, кто обладает такими точными сведениями. Так что ты, Андрей Викторович, — повернулся вдруг Нирод к Нефедову, — изволь поскорее написать о человечке этом удивительном. А сведения понадобятся, — вот к Михал Иванычу обращайся, он много чего вообще знает.»

Сонный Кладей кивнул, сказал, что он-то всегда думал, что секрет бывает не Полишинеля, а Паганеля, все засмеялись, разговор продолжился, и Нефедов тотчас же вспомнил, о чем хотел спросить только что, покуда его не перебили. Он повернулся к Захарову и спросил:

«Выходит, все дело в быстрой реакции. Вот сейчас этого, нобелевского, отключат от его установки, и начнется газетная гонка — чей некролог быстрее выйдет. А как же быть с предчувствием?» — он не хотел говорить этого слова, но все-таки произнес его против своей воли: — «Баньши?»

Разговор моментально прервался, повисла пауза.

«Ты это…» — сказал Колпин.

«Ты не бери себе за манеру такими словами бросаться, — тихо перебил его со своего места Кладей. Сонным он больше не выглядел. — У нас уже был один такой… баньши редакционный. Все что-то предчувствовал.»

«Нет, у него действительно дар был, Михаил Иванович», — запротестовал Захаров.

«Я знаю, был, — спокойно подтвердил Кладей. — Поэтому я его и уволил. У нас серьезное издание. Правильно тут кто-то сказал насчет быстрой реакции. Мы оперативно реагируем на событие, в нашем конкретном случае — на самое главное событие в жизни человека. Во многом именно мы формируем взгляд на жизнь, ибо в нашем распоряжении редкий шанс — подвести итог. При жизни итог подвести никому никогда не удастся. Мы — новостное издание, Андрей. И ничего более. Я и так вздрагиваю каждый раз, когда мне ветер дома занавески колышет. Каждый раз, брат. Почему? А потому что знаю, с чем наше дело связано. Мы у порога ходим. У самого порога. А Лявонов нас пытался за этот порог провести. За ручку взять и провести. Своими предсказаниями, своими встречами. Обычного, рутинного сверхъестественного, с которым он ежедневно сталкивался, ему было мало, он будто не понимал, что ничто не может быть сверхъестественней смерти. А он дальше полез, ему было не страшно.»

«А вам, Михаил Иванович? — спросил Нефедов. — Вам страшно?»

Кладей поглядел на него и отвернулся, потянулся за графинчиком.

«У него был дар, — убежденно произнес Колпин. — Он прямо чувствовал смерть. Уж не знаю чем. Вот моей теще предсказал — день, час, причину. Все сошлось! Уж так я его благодарил!»

«Да она, наверно, от испуга померла», — сказал Захаров.

Колпин неодобрительно на него глянул.

«А не выпить ли нам, друзья?» — предложил Нирод и принялся наполнять рюмки.