«Жаль, что Вы далеко...»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)

Прежде всего, простите, что отвечаю с опозданием. Но это — в порядке вещей или, вернее, в их беспорядке. Поздравляю с Новым годом и желаю всего, что можно хорошего. Но чего Вы сами для себя хотите — не знаю, и сейчас, случайно задумавшись над этим, остаюсь в недоумении. Есть люди ясные. Вы — немножко ребус и загадка.

Спасибо за добрый отзыв о моих стихах. Но я изумлен Вашим предположением об опечатке и желанием исправить конец третьего стихотворения[50], ибо никакой опечатки нет, и в конце этом самый «цимес», как говорит Раевский[51].

Вы предлагаете:

Где с вялой дремой на покое
О жизни смешана мечта.

Что это значит? Что я уйду на покой, как архиерей, и буду мечтать о жизни??

Вероятно, Вас смутили две о: но ведь запятой между ними нет. Смысл такой

где с вялой дремой о

покое смешана мечта о

жизни.

Если была бы запятая после «о покое», могло бы возникнуть недоразумение. Это мне, правда, не пришло и в голову. По-моему, интонация стиха правильна и должна бы сама по себе сделать чтение ясным. Но я смущен тем, что читатель aussi qualifie que vous[52] его не понял. Большинству (из не вполне qualifies[53], кроме Прегельши[54]) нравится второе стихотворение, с петербургскими любовными реминисценциями. Но автор знает, что это стихи — слегка хамские, хотя и надеялся, что это останется тайной для других.

Теперь два слова о Ваших стихах. Первое:

Но ты ведь…

— абсолютно прелестно и почти совершенно, со всеми Вашими поэтическими дарованиями и тонкостями. Я прочел и восхитился настолько, что запомнил его наизусть. Кстати, еще раз почувствовал в Вас боратынские нотки, а что они модернизированы — дела не меняет. Одно меня коробит, но мелочь: рифма они и звенит. Я этого не выношу, у меня ухо болит от этих штук, и хорошо бы их бросить как неудачный провалившийся опыт!

Особенно при такой чистой работе, как Ваша. По-моему, на крайность лучше рифмовать яйцо и окно, стена и дыра, чем окно и астроном, дыра и капрал и т. д.

Второе стихотворение как-то расплывчатее и капризнее, но конец тоже очень хорош (про рай и грусть)[55]. Вообще Вы поэт очень хороший, и когда-нибудь (не очень скоро) это признают даже все Рогали[56]. Кстати, шума по поводу его статьи[57] было в Париже много[58]. Но даже шума этот идиотизм не стоит, хотя в идиотизме была и явная подловатость.

Иваск мне пишет о своей антологии[59] с просьбой о рецензии в «Опытах». Рецензию я писать не хочу[60] (написали бы Вы!), а если будет № 4, напишу большую статью[61] о «духе, судьбе, очаровании и ничтожестве»[62] эмиграционной поэзии, которая давно сидит у меня в голове. Кое-что меня заранее смущает: например, правда о Ходасевиче, которую наверно припишут моей с ним ссоре, впрочем мирно закончившейся с его извинениями. Но он был на одну десятую — не настоящий поэт, с искуснейшей подделкой под именно самого настоящего. Помимо того, он не понимал сущности поэзии и тоже подделывался под понимание, прячась за несчастного Пушкина и «строгость формы». Все это — детская игра, одна из тех удочек, на которую ловятся люди. Все это — для Вас, entre nous, п<отому> что, м. б., всего этого я никогда и не напишу.

До свидания. Крепко жму руку. Буду всегда рад, если соберетесь написать, а особенно — с поэтическим приложением.

Ваш Г. Адамович

6

104, Ladybarn Road Manchester 14

12/V-54

Дорогой Игорь Владимирович

Простите, я виноват перед Вами, не ответил на Ваше «Христос Воскресе», а теперь отвечать «Воистину» поздновато!

И на письмо еще не ответил, и, наверно, Вы не помните, о чем писали. Спорить о том, что «дремать о чем-либо» нельзя — не буду. Вы правы. Но «дрема» о чем-либо — по-моему, можно. (По аналогии, «нельзя спать о», но есть «сон о»). А вообще-то я поклонник правила Столыпина, которого однажды кто-то поправил в Гос<ударственной> думе: «мой язык, как хочу, так и говорю»[63].

Насчет ивасковской антологии: я как раз собираюсь о ней написать в «Н<овом> р<усском> с<лове>», но не о всей, а о «новых голосах»[64], т. е. о ди-пи. По-моему, самый своеобразный и, м. б., талантливый из них — Марков. Мне что-то о нем Иваск писал, но я не помню что, хорошее или плохое, и еще о ком-то писал, но забыл о ком. Елагин[65], конечно, не бездарен, но… писать Вам о нем нечего, сами все понимаете. Г. Иванов говорил мне, что очень хорош Моршен[66], но я этого не нахожу. А вообще-то у них всех общий недостаток — развязность, вернее, почти у всех. Анстей[67], например: сплошной ужас.

Вы мне сообщили, что «Опыты» кончились. Я написал Гринбергу — вопрос и сожаление, если это действительно так. Получил от него пространное заверение, что это клевета, происки врагов, а «Опыты» вечны. Tant mieux[68].