Жак-фаталист и его Хозяин

Вы, вероятно, подумаете, читатель, что это та самая лошадь, которую украли у Хозяина, но вы ошибетесь. Так должно было бы случиться в романе немного раньше или немного позже, тем или иным манером; но это не роман; я, кажется, уже говорил вам об этом и повторяю еще раз. Хозяин сказал Жаку:

– Видишь ли ты вон того человека?

Жак. Вижу.

Хозяин. У него, по-моему, отличная лошадь.

Жак. Я служил в инфантерии и ничего не смыслю в лошадях.

Хозяин. А я командовал в кавалерии и смыслю.

Жак. А дальше что?

Хозяин. А вот что. Я хочу, чтоб ты отправился к этому человеку и предложил ему уступить нам лошадь, разумеется – за деньги.

Жак. Это безумие, но я все-таки пойду. Сколько вы намерены дать за нее?

Хозяин. До ста экю…

Посоветовав своему Хозяину не засыпать, Жак направляется навстречу путешественнику, просит продать ему лошадь, расплачивается и уводит ее.

– Ты видишь, Жак, – сказал ему Хозяин, – что если у тебя есть свои предчувствия, то у меня свои. Хороша лошадка. Наверно, продавец клялся, что она безукоризненна, но в отношении лошадей все люди – барышники.

Жак. А в каком же отношении они не барышники?

Хозяин. Ты сядешь на нее и уступишь мне свою.

Жак. Пусть так.

Вот они оба верхами, и Жак добавляет:

– Когда я покидал родительский дом, отец, мать, крестный подарили мне каждый что-нибудь в меру своих скромных средств; кроме того, у меня было отложено пять луидоров, которые Жан, мой старший брат, дал мне перед своей злополучной поездкой в Лиссабон… (Тут Жак принялся плакать, а Хозяин стал уверять его, что так было предначертано свыше.) Я и сам сотни раз говорил себе это, и тем не менее не могу удержаться от слез…

И вот Жак всхлипывает, а затем начинает рыдать вовсю. Его Хозяин берет понюшку табаку и смотрит на часы. Наконец, зажав повод в зубах и вытерев глаза обеими руками, Жак продолжал:

– Пять луидоров Жана, рекрутский задаток да подарки родных и друзей составили сумму, из которой я не тронул еще ни гроша. Эти сбережения оказались весьма кстати; не находите ли вы, сударь?

Хозяин. Тебе невозможно было дольше оставаться в хижине?

Жак. Даже за деньги.

Хозяин. А что понесло твоего брата в Лиссабон?

Жак. Вы, кажется, нарочно меня сбиваете. Ведь с вашими вопросами мы скорее объедем вокруг света, чем я успею до конца вам рассказать свои любовные похождения.

Хозяин. Не все ли равно, лишь бы ты говорил, а я тебя слушал! Разве это не два основных пункта? Чего ты сердишься; ты бы лучше меня поблагодарил.

Жак. Брат отправился в Лиссабон искать вечного покоя. Жан, брат мой, был парень со смекалкой, это принесло ему несчастье; родись он таким же дураком, как я, ему пришлось бы лучше; но так было предначертано свыше. Было предначертано, что нищенствующий кармелит, каждый сезон приходивший в нашу деревню выпрашивать яйца, шерсть, коноплю, фрукты, вино, остановится у моего отца, собьет с толку Жана, брата моего, и что Жан, брат мой, примет постриг.

Хозяин. Жан, брат твой, был кармелитом?

Жак. Да, сударь, и даже босоногим кармелитом16. Жан был делец, умница, сутяга; его почитали за стряпчего нашей деревни. Он знал грамоте и смолоду занимался расшифровкой и перепиской старинных грамот. Он прошел через все должности ордена, будучи поочередно привратником, келарем, садовником, ризничим, помощником эконома и казначеем; он так успешно продвигался вперед, что не преминул бы составить благосостояние всей нашей семьи. Он выдал замуж – и весьма удачно – двух наших сестер и нескольких деревенских девушек. Когда он шел по улицам, то отцы, матери и дети подходили к нему и кричали: «Добрый день, брат Жан! Как поживаете, брат Жан?» Нет никакого сомнения, что когда он входил в какой-нибудь дом, то вместе с ним входила небесная благодать; а если там была дочь, то спустя два месяца после его посещения она шла под венец. Бедный брат Жан! Честолюбие сгубило его. Монастырский эконом, к которому его приставили в качестве помощника, был стар. Монахи передавали, будто Жан, замыслив наследовать ему после его кончины, перевернул вверх дном весь архив, сжег старые записи и изготовил новые, так что по смерти старого эконома сам черт не разобрался бы в грамотах общины. Если нужен был какой-нибудь документ, то приходилось терять месяц на его розыски, да и то он не всегда находился. Отцы раскусили уловку брата Жана и ее цель: они серьезно взялись за дело, и брат Жан, вместо того чтоб, согласно своим расчетам, стать экономом, был посажен на хлеб и на воду и подвергся изрядному бичеванию, пока не сообщил тайну реестров другому брату. Монахи безжалостны. Выведав у брата Жана все нужные им сведения, они заставили его носить уголь в лабораторию, где дистиллируют кармелитскую воду17. И вот брат Жан, бывший казначей ордена и помощник эконома, – в должности угольщика! Брат Жан был самолюбив, он не мог вынести потери влияния и величия и только ждал случая избавиться от этого унижения.