Жак

Ах, как все переменилось, милая моя Клеманс! Правда, мы и теперь счастливы, если счастье состоит в спокойствии и в отсутствии взаимных упреков. Но какая разница с первыми днями нашей любви! Тогда нас переполняла радость, непрестанный восторг, а души наши оставались спокойны и безмятежны. Кто же разрушил этот светлый покой, кто погубил это счастье? Не могу поверить, что только я всему причиной. Правда, есть тут и моя вина, но с человеком менее совершенным и более снисходительным, чем Жак, первые наши страдания не ослабили бы уз, соединяющих нас, а быть может, укрепили бы их. Почему Октав, несмотря на суровость и странности Сильвии, любит ее с каждым днем все больше, словно любовь его возрастает от тех мук, которые он переносит из-за нее? Почему Жак не может быть со мною ребенком — ведь становится же Октав рабом и терпеливой жертвой Сильвии? Кажется, Жак теперь доволен, что дети отвлекают меня от него, а Сильвия отвлекает его самого от меня. Но он-то не ревнует меня к детям, а я ревную его к сестре. По всей видимости, между мною и Жаком только дружба; он от этого не страдает, а я плачу ночи напролет о прежней нашей любви.

Да разве эта Сильвия — женщина? У нее каменное сердце. Разве Жак не должен был бы предпочесть ей меня? Ведь я бы умерла, если б потеряла его, а Сильвия готова перенести любые несчастья и уверена, что во всех горестях найдет себе утешение. В этом мире мы любим лишь себе подобных. Почему же я тогда по-прежнему люблю Жака? Вся сила характера, все величие души не делают его любовь столь же прочной и великодушной, как мое чувство.

Сильвия больше не думает об Октаве, как будто его никогда и на свете не было. Однако она знает, что он тут и что приехал он только ради нее. Это не мешает ей спокойно спать, петь, читать, беседовать с Жаком о звездах и луне, не удостаивая бросить взгляд на землю и посмотреть на преданного поклонника, плачущего у ее ног. Меж тем Октав достоин лучшей участи и более нежной любви. У него чудесный дар красноречия, чистое сердце и очень приятная наружность. Я едва его знаю, а уже питаю к нему дружеское расположение, ибо он сумел пробудить во мне участие к его судьбе и бесхитростно открыл мне свою душу. Как бы я хотела помирить его с Сильвией, и пусть бы они жили неподалеку от нас! Какой бы появился у меня тогда надежный друг! Какую бы приятную жизнь мы вели вчетвером! Приложу все старания, чтобы мечта моя сбылась, — это будет доброе дело. И, быть может, Бог благословит мою любовь к Жаку за то, что я возродила любовь Октава и Сильвии.

XLIII

От Октава — Фернанде

Каким счастливым, каким утешенным оставили вы меня сегодня, мой прекрасный друг, дорогой мой ангел-хранитель! Вернувшись к себе, под кровлю из листьев папоротника, я чувствую потребность поблагодарить вас и сказать, что сердце мое переполнено надеждой и признательностью. Да, вы достигнете успеха, потому что очень этого хотите, как вы сказали; если потребуется, вы броситесь на колени рядом со мной, чтобы умолить надменную Сильвию, и вы победите ее гордость. Да услышит вас Бог! Как хорошо я сделал, что обратился к вам и возложил надежды на вашу доброту! Ваша наружность не обманула меня: вы действительно ангельское создание — недаром говорят об этом и ваши большие глаза, и ваша ласковая улыбка, и ваша миниатюрная фигурка, изящество которой напоминает прелестные изгибы цветка, и ваши золотистые волосы, словно озаренные лучом яркого солнца. Когда я увидел вас в первый раз, я прятался в вашем парке, и вы прошли мимо меня, читая книгу. По всему вашему женственному облику я понял, что вы именно та, кого я искал. И вы действительно оказались той, кто был мне нужен тогда, — вас послал мне Бог по милосердию своему. Спрятавшись в листве, я смотрел, как вы медленно идете по аллее. Вы держали в руках книгу, но время от времени поднимали от страницы глаза и устремляли вдаль грустный и рассеянный взгляд; мне казалось, что вы тоже несчастливы, и, если уж говорить все начистоту, Фернанда, мне и теперь кажется, что вы, во всяком случае, не так счастливы, как того заслуживаете. Когда я вам рассказываю о своих страданиях, они, мнится мне, находят отклик в вашем сердце, а когда я говорю, что любовь чаще можно назвать первым из зол, чем первым благом, вы отвечаете мне: «О да!», и в голосе вашем звучит несказанная скорбь. Ах, милая Фернанда, если вам нужна помощь друга, брата и если мне выпадет счастье оказать вам такую услугу или по крайней мере облегчить ваше горе, поплакав вместе с вами, откройте мне причину святых ваших слез, и пусть Бог поможет мне воздать вам добром за добро.