Жадный, плохой, злой

Сопящая вокруг молодежь помалкивала, бросая на меня заинтересованные взгляды. Возможно, ребятишки впервые участвовали в проведении показательной казни, хотя, может быть, они просто оценивали, тяжело ли будет затаскивать меня на крышу для второго прыжка, если таковой потребуется.

Бурцев, сменивший свою многофункциональную дубинку на прозаический автомат, и Душман, не расстающийся с пистолетом, сделались невероятно говорливыми. То они советовали мне приземлиться на клумбу, чтобы меня на дольше хватило, то рекомендовали помолиться о вознесении на небо. Их оживление становилось с каждой секундой все более нервозным. Эти двое были настоящими психопатами. В течение короткого промежутка времени им можно было не притворяться нормальными людьми, и они радовались такой возможности, как умели.

На лестничной площадке третьего этажа наша процессия притормозила. Шестеро рядовых «патриотов России» взяли меня в плотное кольцо, а капрал Бурцев самолично вскарабкался по вертикальному трапу к прямоугольному люку, ведущему на чердак. При этом он бренчал связкой ключей и громыхал своим автоматом по ступеням так громко, что казался маленьким железным роботом из старого фантастического фильма.

– Двое ко мне! – приказал Бурцев, как только очутился на чердаке. Его свесившееся вниз лицо было перепачкано пылью.

Пока парнишки в оливковых рубахах с обезьяньим проворством взбирались наверх, Душман, старательно пошевелив кожей на бритой голове, придумал новую шутку:

– Когда полетишь вниз, улыбайся, писатель. Может быть, тебя будут фотографировать для истории.

– Тогда постарайся не попадать в кадр, – проворчал я. – Не хотелось бы мне сняться на фоне такого чучела.

Сверкнув взглядом на прыснувших молодых бойцов, Душман рявкнул, злобно присвистывая при каждой возможности:

– Полезай наверх! Там будешь вес-с-селить публику, юморис-с-ст!

На чердаке пахло тленом и запустением. Пыли здесь накопилось столько, что ноги ступали как по мягкому ковру. Сквозь щели и дырочки в двускатной крыше просеивались золотистые солнечные лучи. Из-за множества толстых балок создавалось впечатление, что находишься внутри остова затонувшей каравеллы. Мальчикам Дубова поиграть бы здесь в пиратов, а они вели на казнь абсолютно незнакомого им человека и нисколько не комплексовали по этому поводу. Странно было это сознавать. Дико.

Пока мы гуськом пробирались по настеленным доскам к слуховому окну, в чердачном полумраке пробудилось несколько летучих мышей, которые бестолково носились вокруг, бесшумно трепеща своими острыми крыльями. Так и казалось, что при очередном пике какая-нибудь из этих тварей не отвернет в сторону, а вцепится в тебя всеми своими зубами и когтями.

– Головы прикрывайте, пацаны! – посоветовал один из бойцов. – Если такая мышара в голову вцепится, то волосы выстригать придется.

– Видать, Душман проводит здесь все свое свободное время, – заметил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Дружный гогот застиг единственную лысую голову в компании врасплох. От обиды и негодования Душман не смог придумать достойную отповедь, а просто больно ткнул меня в поясницу стволом пистолета.

– Это хорошо, что ты рядом, – сказал я через плечо. – На крыше тоже держись ко мне поближе. Вместе полетаем.

Душман моментально приотстал на пару шагов. Мелочь, а приятно. Во-первых, с такого расстояния он не мог дотянуться до моих почек. Во-вторых, не так сильно донимал меня своим кислым дыханием. Ну, а в-третьих, созрел в моей голове один сомнительный план спасения, для осуществления которого мне требовалась некоторая свобода действий. Крайне рискованный план, если вдуматься. Но вдумываться было некогда, поэтому я принял его сразу.

Восхождение на крышу происходило в уже знакомой последовательности. Когда я высунулся из слухового окна наружу, там поджидал меня Бурцев с автоматом наперевес и два молоденьких бойца, враз растерявшие всю недавнюю беззаботность. Судя по их опасливому поведению, каждый из них невольно призадумался, сумеет ли он отбиться от меня своей дубинкой, если я внезапно брошусь на него и потащу за собой вниз по шиферному скату. Так что жать мне на прощание руку никто не собирался.

Край крыши был окаймлен столь низкой и хлипкой оградкой, что надежды на нее не было почти никакой. Как всегда, когда смотришь с высоты, расстояние от крыши до земли оказалось значительно большим, чем это представлялось снизу. Задрав голову, я увидел в далеком голубом небе несколько грязных облачков и грустно подумал: вот сегодня, возможно, к вечеру соберется долгожданный дождь, а шансов порадоваться ему у меня маловато.

Под бдительным прицелом бурцевского автомата я сел на теплый шифер и закурил, пуская дым между коленей, на которые положил голову. Слюны во рту накопилось столько, что мне приходилось то и дело сплевывать, так что вскоре между моими кроссовками образовалось мокрое пятно. На выгоревшем добела волнистом шифере оно казалось почти черным.

– Бздишь? – удовлетворенно хохотнул Бурцев. – И правильно делаешь.

– А ты? – спросил я, подняв на него глаза.

– Лично я спокоен, как танк.