Следовательно, если здесь есть и те, кто сомневается, и те, у кого не возникает сомнений, то несомненность все же может быть гораздо более распространена.
404. Или сомнение могло бы принять другую, гораздо менее неопределенную форму, чем в нашем мыслительном мире.
405. Никто кроме философа не стал бы говорить «Я знаю, что у меня две руки»; хотя, пожалуй, можно сказать: «Я не в состоянии сомневаться, что у меня две руки»[65].
406. Однако «знать» обычно употребляется не в этом смысле. «Я знаю, сколько будет 97 × 78». «Я знаю, что 97 × 78 будет 432». В первом случае я уведомляю кого-то, что обладаю знанием; во втором я просто утверждаю, 97 × 78 будет 432. Разве «97 × 78 будет непременно 432» не означает, что
407. Может ли кто-то
408. Но не существует ли феномена познания, так сказать, совершенно отдельного от смысла слов «Я знаю»? Не странно ли, что человек может
И это, разумеется, указывает на возможный способ применения «Я знаю». «Я знаю, что это так» в таком случае означает: «Это так, либо я сумасшедший».
Значит, когда я, не пытаясь при этом солгать, говорю: «Я знаю, что это так», то могу оказаться неправ только в случае какого-то особого помутнения сознания.
409. Как получается, что сомнение не подчиняется произволу? – И если это так, – не может ли ребенок сомневаться во всем, потому что он удивительно одарен?
410. Можно начать сомневаться, только когда научился несомненному; как и ошибиться в счете можно только тогда, когда научился считать. Тогда это, конечно, непроизвольно.
411. Представь, один ребенок оказался в высшей степени смышлен, столь смышлен, что его сразу можно научить сомнительности существования всех вещей. То есть, с самого начала он учится говорить так: «Это предположительно стул».
Ну, а как он обучится вопросу: «Это действительно стул?» –
412. Не занимаюсь ли я детской психологией? – Я связываю понятие обучения с понятием значения.
413. Один – убежденный реалист, другой – убежденный идеалист. И соответствующим образом они обучают своих детей. Они оба не хотят привить своим детям ложное знание относительно такой важной вещи, как существование или не-существование внешнего мира.
Чему же они станут учить своих детей? Использовать в разговоре фразу «Существуют физические предметы» или прямо противоположному?
Если кто-то не верит в существование фей, то ему не нужно учить своих детей предложению «Феи не существуют», он может просто не учить их слову «фея». В каком случае им придется сказать «Существует…..» или «Не существует…..»? Только если они столкнутся с людьми, которые придерживаются противоположной веры.
414. Но идеалист все же обучит своих детей слову «стул», ведь он стремится научить их делать всякую всячину, к примеру, приносить стул. Так в чем же состоит отличие того, что говорят дети, воспитанные в идеалистической традиции, от того, что говорят дети-реалисты? Не будет ли это отличие лишь разницей между боевыми кличами?
415. Разве не начинается игра «Предположительно это…..» с разочарования? И может ли самая первая установка быть направлена на возможное разочарование?
416. «Получается, что прежде всего ему должны внушить ложную уверенность?»
В их языковой игре об уверенности и неуверенности еще нет речи. Вспомни: ведь они учатся что-то
417. Языковая игра «Что это такое?» – «Стул» – не похожа на такую языковую игру: «Как ты думаешь, что это?» – «Это могло бы быть стулом».
418. Нет никакого смысла начинать обучение кого-то с того, что «Это кажется красным». Это он должен произнести сам, спонтанно, если ранее он узнал значение слова «красный», то есть технику использования этого слова.
419. Фундаментом всякого объяснения является натаскивание. (Над этим стоило бы задуматься воспитателям.)
420. «Это мне кажется красным». – «А как выглядит красное?» – «