Zero. Обнуление

Выставленным плечом она толкает матовую стеклянную дверь (матовое стекло во всем здании только у Сая), уже опустив глаза к планшету, выходящему из режима блокировки, чтобы они с Саем могли перейти прямиком к антикризисным мероприятиям и контратаке, но… когда поднимает взгляд… он упирается вовсе не в лицо Сая. Вместо него Эрика видит запрокинутое ошеломленное лицо Сони, нагнувшейся, с полурасстегнутой блузкой, с виднеющимся краешком розового лифчика, усыпанного розочками, ладонями с растопыренными пальцами упирающейся в стол — раскрытые губы сложены в страстное «О», а Сай позади держит ее ладонями за бедра, будто рулит ею или учит танцевать.

— Мать твою! — стонет он.

Эрика просто застывает на месте на несколько бездыханных секунд, пока эмоции не обрушиваются на нее, как океан.

Боль.

Она бежит прочь, успев спуститься до первого этажа, прежде чем ее нагоняет зардевшийся Сай, даже не успевший застегнуться, в рубашке, не заправленной в штаны. Эрика не может на него смотреть. Просто не может. Ее веки набрякли соленой влагой, и она чуть не срывается на бег, заслышав сзади умоляющий голос:

— Эрика, остановись, пожалуйста!

Он уже завладел ее рукой и отводит в сторону, лихорадочно шепча извинения, банальности, оправдания, снова извинения, но она не слушает: перед глазами у нее до сих пор стоит тот прелестный лифчик, лицо той женщины, выражающее наслаждение, а потом мужчина Эрики у той за спиной, конвульсирующий, таранящий, получающий удовольствие. А еще она думает, сколько лет пахала до отказа, формировала его, подчищала оставленный им бардак, твердила себе, что они родственные души, инь и ян, всерьез и надолго, с глубокой, сильнейшей привязанностью и любовью друг к другу — да, любовью, и ее половина этого утверждения только что доказана — какая мучительная мысль! — чисто физической реакцией на сцену, свидетелем которой она стала.

Эта девчонка, Соня… В самом деле? Эрика снова видит это лицо, сексуальное самозабвение выскочки, одержавшей победу над ней, и за спиной этой победительницы — ходячий, дышащий кошмар, бывший Саем, которому она доверяла…

Она направляется в свой кабинет, Сай все не отстает.

— Эрика! Стой! В чем твоя проблема?

— В чем моя проблема? — Она бросает планшет на стол. — Ты правда спрашиваешь меня, в чем моя проблема?!

Сай закрывает дверь. И Эрика понимает: «Ему плевать, что я о нем думаю; он лишь хочет, чтобы никто из сотрудников не узнал, какая он жопа». Эрика чувствует отвращение, расползающееся под кожей, как аллергия, и не только к Саю, но и к себе и всему вокруг, ко всему этому тщательно возведенному зданию. Как будто все девственно чистые поверхности мира оросили прогорклым фритюром, и к чему ни прикоснись, все липкое и мерзкое.

Но он протянул ладони, склонил голову к плечу, пустил в ход мальчишескую улыбку. В самом деле, Сай? Выражение его лица молит о милосердии, и улыбка уступает место слезам, словно он уже понял, что нанесенный им ущерб непоправим. В этот момент Сай косноязычен, как ребенок, попавшийся с поличным, уже неспособный врать, но еще не желающий признать истину. «До чего жалкое зрелище, — думает Эрика. — Ведь слезы должна лить как раз я». Но вместо того чувствует только гнев.

— Эта долбаная девица? В самом деле?

— Я знаю… Это… Я… не знаю. Я не… знаю, что случилось. Я был в таком напряге из-за всего этого…

— В таком напряге, что трахнул сотрудницу? Хочешь погореть синим пламенем, Сай?

— Да уж… Ты права. Мне охренеть как жаль, Эрика.

— Сколько раз?

— Что?

— Сколько раз ты ее трахнул?

— Боже, я не…

— Как ты посмел? Как ты посмел?

— Ты же меня знаешь. Я за подобным не гоняюсь.

— Что с тобой стряслось? Я серьезно. Я больше тебя не вижу. Ты такое дитя… Я не верю этому. Все, что мы в это вложили… Что я вложила в тебя…

Стоящий перед ней Сай совсем не похож на Сая вчерашнего. Этот Сай — уже человек, которому нельзя верить, и что бы там ни осталось от ее чувств к нему после такого колоссального смещения ориентиров — а еще слишком рано, чтобы судить, что именно останется, если останется вообще что-нибудь, — она уже знает, что это будет лишь какая-то жалкая доля того, что было прежде. Как ни крути, некоторые вещи — воздух, авокадо, железные дороги, скрипичная нота, тишина, доверие между возлюбленными — должны быть идеальными.

Мысли неизбежно обращаются к их утраченному прошлому.

— Мой брат любил тебя; всегда говорил, что в тебе что-то есть. Тебе предстояло свершить великие дела, такие великие дела… Я верила в тебя, связывала свои мечты с твоими, и все лишь для того, чтобы увидеть, как ты… что? Какого хера ты творишь, Сай?

Слыша все это, весь этот поток необработанных данных, транслируемых на него (грубых, пронизанных болью, отравленных чувством), не видя никаких средств защиты, Сай мог лишь корчиться под ее ударами, уязвленный еще более точностью их попаданий. Лучшее, на что он сподобился, это пролепетать подвернувшуюся правду, не кривя душой:

— Я к ней ничего не чувствую. Ровным счетом ничего.