Зерно богоподобной силы

Эд не понял, удовлетворил ли Элен Фонтейн этот ответ, но сам начал задумываться: какое отношение все это имеет к религии?

— Кто бы он ни был, но только не красный, — шепнул он Элен на ухо. Пойдем отсюда.

— Нет, подожди минуточку. Я хочу послушать, что еще скажет этот старый козел. Просто ума не приложу, как это тощее древнее пугало произвело на свет такую пухленькую милашку — ту, у входа. Ведь ему на вид лет восемьдесят, никак не меньше.

Сзади кто-то снова сказал: «Ш-ш-ш!» — и чей-то голос добавил: — Прошу вас, возлюбленная, — нам не слышно Глашатая Мира.

На этот раз Элен не потрудилась обернуться и на некоторое время успокоилась — к великому облегчению Эда. Воображение уже услужливо рисовало ему пренеприятную картину: их с позором вышвыривают на улицу, а Уандеру ничего так не претило, как насилие — в особенности, когда ему подвергался он сам.

Он сосредоточился на том, что говорил Таббер, — похоже, проповедник подошел к самой сути дела.

— Вот почему мы утверждаем, что настала пора пойти по пути к Элизиуму. Мы так далеко зашли в своей алчности, в безумной, отчаянной гонке за вещами, за собственностью, за материальными благами, что скоро превратим эту землю обетованную, дарованную нашим предкам Вечной Матерью, в настоящую пустыню. Наша почва уже потеряла треть плодородного слоя, который был здесь ко времени высадки первых колонистов. С конца Второй мировой войны потребление нефти увеличилось втрое и, обладая одной седьмой мировых ресурсов, мы в безумии своем потребляем больше половины того, что производится на Земле. Наша страна, занимавшая первое место в мире по экспорту меди, ныне занимает первое место по ее импорту, а наши некогда неиссякаемые запасы свинца и цинка до того истощены, что разрабатывать их становится все невыгоднее.

И все равно гонка продолжается. Все равно мы стремимся потреблять все больше и больше. «Потребляйте! Потребляйте!» — призывают нас, и все новые миллионы переходят в карманы совратителей с Мэдисон-авеню — лишь бы люди продолжали требовать, требовать, требовать все новых товаров, которые им совершенно не нужны. Знаете ли вы, возлюбленные мои, что в этой безумной попытке склонить нас к еще большему потреблению те, кто на этом наживаются, ежегодно тратят пятьсот долларов только на упаковку?

При пересчете на каждую семью в стране выходит, что пятьсот долларов (расходуется каждый год на то, что в подавляющем большинстве выбрасывается! Тогда как наши братья в таких странах, как Индия, имеют годовой доход на душу населения всего-то тридцать шесть долларов! Так-то, возлюбленные мои.

«А он понемножку разогревается, — решил Эд. — Только по-прежнему непонятно, при чем тут религия?» Если бы не вскользь упомянутая Вечная Мать, кем бы она ни была, да манера Таббера называть слушателей «возлюбленные мои», все это больше походило на бичевание пороков Общества Изобилия, нежели на поиски пути к спасению.

Эд покосился на Элен. У него создалось впечатление, что природная утонченность начинает брать верх над озорством, и это палаточное собрание ей скоро надоест. И еще: несмотря на сосредоточенный вид, она улавливает только отдельные фразы обличительной речи Таббера.

— …бездумное потребление. Мы больше тратим на поздравительные открытки, чем на медицинские исследования. Больше тратим на курение, азартные игры и выпивку, чем на образование. Больше тратим на часы и побрякушки, чем на фундаментальные научные исследования и книги…

— Послушай, — зашептал Эд. — Этот тип никакой не подрывной элемент. Он просто хронический брюзга. Что если мы пойдем?

Но Элен и бровью не повела.

— О чем ты тут нудишь, папаша? — осведомилась она громким, хорошо поставленным голосом. — У нас в Америке самый высокий в мире уровень жизни. Еще никому и никогда не жилось так прекрасно.

Воцарилась тишина.

Ее не нарушили даже охотники пошикать из задних рядов.

Казалось, добродушный, печальный старикан, который, несмотря на обличительный пафос своих нападок, увещевал собравшихся тихо-мирно, по-хорошему, вдруг подрос на несколько дюймов и прибавил в весе не меньше двадцати фунтов. У Эда даже мелькнула дурацкая мысль: выдержит ли хлипкая кафедра этот добавочный вес?

— Ты говорила, что он похож на Эйба Линкольна? — шепнул он Элен. — А по-моему, точь-в-точь Джон Браун, собирающийся освободить рабов в ХарперсФерри[7].

Элен хотела что-то ответить, но голос ее потонул в громоподобном рыке, который изверг Иезекииль Джошуа Таббер: