Земную жизнь пройдя до половины

В более спокойные дни, когда вернуться домой получалось пораньше, они ели вместе со всеми, а затем поднимались всё в ту же гостиную. Слушали оперные записи или пленившую Гарри волшебную скрипку Страдивари и говорили, говорили… Северус много рассказывал о Нормандии: о ее скалистых берегах, так похожих на родные английские просторах, о водах Ла-Манша, то бушующих, то спокойных, о сохранившихся в магической части Руана чудесах и забавных привычках французов. Гарри слушал Северуса, и нарисованные его словами картины, как наяву, представали перед его мысленным взором. И скалы, и волны, и старонормандские дома, столь непривычные взгляду британца. И всякий раз, столь отчетливо представляя никогда не виденные им пейзажи, Гарри вспоминал, как когда-то ― целую вечность назад ― они сидели в доме в тупике Прядильщиков, и Северус рассказывал ему о Вагнере и прекрасном замке Нойшвайштайн. Тогда он подумал, что эти мысленные образы ― результат примененной Северусом ментальной магии, и возмутился вторжением в свой разум. Что ж… Возможно, это и в самом деле была незнакомая магия (он все собирался об этом спросить, но каждый раз забывал, увлеченный рассказами), но теперь он и не думал против нее возражать. Теперь он готов был доверить Северусу и свое тело, и разум. Тем более, что он понимал: ничего плохого тот ему не сделает. Никогда.

А еще, слушая эти рассказы, Гарри осознал, как же мало он знает о Северусе. А Северус ― о нем. В этих разговорах, куда более личных, чем когда-либо прежде, они знакомились заново. Кто что любит, кто чем живет.

Но слишком многое оставалось и недосказанным. Многие темы казались Гарри неуместными в эти спокойные, уютные вечера. Да и Северус некоторые вопросы оставлял без ответов. Так например он, с удовольствием вспоминавший Нормандию, почему-то отказывался рассказать, как именно прошли годы его там жизни. Гарри лишь знал, что и в изгнании он продолжал работать над зельями. Но была ли это лаборатория, какой-то магазин или частная практика? Был ли у Северуса там кто-то достаточно близкий? Или только случайные знакомые, иногда мелькавшие в его рассказах? Но Гарри чувствовал, что не в праве добиваться от него ответов. Не сейчас, когда он сам тормозил развитие их отношений. Но когда-нибудь он непременно вызовет Северуса на откровенный разговор. Спросит о его полной жестоких забав юности, о годах службы Волдеморту… о том же изгнании. Когда-нибудь… Но это явно будет уже после Рождества.

А пока Гарри был рад и тому, что Северус просто его не прогоняет, что за весь месяц ни разу даже не намекнул на проведенную вместе ночь. Так что если бы Гарри не ловил на себе его жаркие взгляды, мог бы решить, что Северус ничего больше от него и не хочет. Но он хотел, Гарри прекрасно это видел. И сам разделял его желание. И почти каждый раз, возвращаясь в свою комнату, он ложился в постель и, закрыв глаза, представлял, как все могло бы быть, если бы на предложение Северуса стать его «любовником, спутником, другом», он сразу ответил согласием. Он ласкал в темноте свое тело и представлял, как руки Северуса, губы Северуса ощущались бы на разгоряченной коже. В воображении он и сам со всем присущим ему пылом отвечал на эти ласки. Пробовал на вкус нежную кожу, облизывал соски, проводил языком влажную дорожку по груди вниз, к животу… и терся носом о вставший член Северуса а затем, направляемый движениями его рук и просящими стонами, прикасался к нему языком, осторожно, как к неизведанному лакомству. Как отреагирует Северус на его инициативу? Какое у него будет выражение глаз? Будет ли он стонать, как сам Гарри, требуя продолжения? А может, перевернет его на спину и возьмет инициативу в свои руки? Раздвинет ему ягодицы и горячим, истекающим смазкой членом, ворвется внутрь, заполняя Гарри собой, подчиняя, без слов объявляя своим.

Жаркие картины воображаемой страсти сводили Гарри с ума. Так яростно, так самозабвенно он не дрочил, пожалуй, даже в безумные подростковые годы. А ведь Северус был совсем рядом. Стоило лишь спуститься на один этаж, пройти анфиладой комнат и сладострастные сцены, заполнявшие его мысли, стали бы реальностью. Едва ли Северус его бы прогнал.

Но нет! Он сам поставил себе срок до Рождества. Как бы тяжело ему ни было, он продержится. И Гарри держался… хотя и сам уже перестал понимать, для чего.

У Джинни и Джиджи, насколько он видел, всё шло хорошо. Джинни снова сияла тем внутренним светом, что появился в ней рядом с Элом. С самим Гарри она никогда не была такой. И теперь уже точно не будет. Ну а Джиджи… За время их знакомства Гарри так и не научился его понимать, но сейчас ему казалось, что и он относится к Джинни серьезно. Тем мучительнее, глядя на эту счастливую пару, ему было отказывать самому себе в близости с Северусом. А ведь мучил он не только себя. Но с упорством, достойным куда лучшего применения, продолжал стоять на своем. Да и… он ведь дал Джинни слово. А свое слово Гарри держал всегда.