— Познакомились, Цыган? — спросил, подходя, Баныкин. — Это мой приятель, — сказал он, показывая на Лешку, — Мы с ним вместе в одной переделке прошлый год были.
Лешка покраснел даже-помнит все-таки. Это была не пустячная аттестация. Он понял это по тому, как зыркнул на него черными глазищами Цыган, промямлил вежливо:
— Будем знакомы.
Баныкин отвел Лешку в сторону и, переминаясь с ноги на ногу, стал вдруг выспрашивать, свободен ли он завтра.
— А то приходи в клуб моряков.
— А что там?
— Так, кое-что. Я там выступать буду. Если, конечно, здесь управимся. Пока дутье не дадим, с завода никуда. — Он сунул Лешке руку, наклонившись и ищуще заглядывая в лицо. — А то, может, придешь завтра? В семь ровно.
— Постараюсь. Если свободен буду.
Лешка поправил косынку на шее, одернул ковбойку и пошел назад к выходу с заводской территории. Издали он увидел: на солнцепеке в группе людей торчала лысина Игната Трофимовича, его соседа по дому, мастера доменного цеха. А сам Игнат Трофимович, размахивая руками, шумел:
— Здорово! Воодушевили людей! Нечего сказать!
Он заметил Лешку и не удивился, откуда тот мог взяться, не до того ему сейчас. Подозвал его пальцем.
— Леша! Слетай домой, живо! Предупреди там у меня: может, к ночи вернусь, может, нет. Как печь задуем. Пусть не тревожится.
— Схожу. Погодя немного. У меня дело тут, — сказал Лешка. Он хотел заглянуть в заводской порт.
— Ты только не забудь.
Игнат Трофимович и вообще-то не умел обижаться, зла не затаивал. А тяжелые впечатления дня и вовсе вытеснили у него из памяти недавнее столкновение с Лешкой. Он позабыл, что позавчера на «топталовке» между ними произошла перепалка. Он с доверием наклонился к Лешке, темные косоватые глаза запали на осунувшемся лице.
— Слыхал?
Лешка кивнул;
— Слыхал.
— Стала, — сокрушенно сказал Игнат Трофимович. — Режем прямо по живому месту.
Он замолчал, прислушиваясь к разговору рабочих. Один из них вызывался лезть на верхотуру, чтобы ускорить дело.
— Милый, — сказал прочувственно Игнат Трофимович, — сейчас время не военное — не допустят.
Он опять заспорил, и Лешка, удаляясь, слышал, как он ругал какого-то начальника из «Домноремонта», Лешка спустился в заводской порт незадолго до обеденного перерыва. Скоро «грязнуха» причалит сюда.
С моря дул ветер, дышалось легко. Лешка сел на лавочку у портовой конторы, в тени, отбрасываемой лихтером, пришвартовавшимся под разгрузку. Лихтер пришел, как и все остальные суда, выстроившиеся у причала, из Камыш-Буруна, доставил агломерат для доменных печей.
Камыш-Бурун. Может быть, для кого-то это название полно загадочной неизведанности, а Лешка сколько себя помнит, столько же и его. Однако, чтобы добраться туда, надо пройти двести двадцать километров. Это уже кое-что.
Он заметил вдалеке черную точку, привстал, следя за ней, — «грязнуха» ковырялась в километре отсюда. Но вскоре он потерял ее из виду. Может, «грязнуха» зашла за «Прибой», ждущий на рейде разрешения войти в порт и стать под краны.
— Эй, посторонись, пацан! — предупредил его пожилой помощник моториста: Лешка зашел в зону подъемного крана. — Глянь сюда! — Он мотнул через плечо Лешки большой брезентовой рукавицей.
Лешка обернулся и обомлел. Левее, на третьей домне, шел чугун. В такой близости Лешка никогда это не видел. Из кромешного дыма вырвалась огненная лава и била отвесно вниз, в огромный ковш, подставленный на платформе. Дым рассеивался, светлел, и было видно, как на литейном дворе по канаве движется река пламени, выбрасывая языки. Освещенные пламенем, мелькали горновые в суконных куртках и суконных шляпах с опущенными на глаза полями. Огненная река бурным водопадом срывалась вниз, бушевали искры, каждая величиной со звезду-просто дух захватывало.
Когда пуск чугуна закончился, часы у портовой конторы показывали двадцать минут первого. Лихтер отошел, и под разгрузку стало судно «Ява». «Грязнухи» не было. Либо пристала на обед на том конце канала в большом порту, либо застряла в море.
«Грязнуха» не дредноут, это точно. Но все-таки тоже шаланда. Когда Лешка вспоминал, как прошлым летом плыли на шаланде «Эрика» к Островам за ракушечником, ему казалось: и у него кое-что в жизни было.
Лабоданов играл в шашки с Длинным Славкой. Лешка поздоровался.
— Что так кисло? — не поднимая головы, сказал Лабоданов.
Он был без рубашки, в одних брюках.
— Там одна в отделе кадров мутит воду. «У нас передовое предприятие»… и прочие красоты.
— Стерва, — сказал Лабоданов. — Видал я ее в гробу в белых тапочках.
— Счас я буду плакать. — Славка откинулся на спинку стула и загоготал.
Лешка тоже засмеялся. Когда есть товарищи, понимающие тебя с полуслова, и ты сам мгновенно настраиваешься на их волну, все тусклое, гнетущее отступает, и вообще — море по колено.
— Говорил я тебе, что не возьмут? Нет, ты скажи — говорил? — спросил Лабоданов.
Лешка кивнул.
— И не возьмут! — сказал Лабоданов. — Тут, знаешь: не подмажешь — не поедешь. А много дать — ума не хватит, — Он пошевелил в горстку сложенными пальцами, — Да и не со всяким свяжутся.
— Это точно, — согласился Лешка.