Господь так устроил, что Разум, хотя и рождается на свет абсолютно неразвитым, чужих, полезных советов не воспринимает. (Опыт не привьёшь.) И поэтому в молодости, так называемый «человек», оценивает происходящее, принимает бесповоротные решения, исступлённо спорит, не приходя, по сути, в полное сознание.
Место, предназначенное для Души, заполняется последним.
Душа смалу способна сострадать, испытывать стыд, любить и ненавидеть, овладевать искусством, воспринимать юмор и упиваться литературой.
Она – совесть человеческая.
А жизнь кипит. Ритм задают авторитет взрослых, обычаи, сложившиеся в обществе на тот момент, и неуёмные потребности Тела.
Разум не успевает толком ничего осмыслить (просто ещё не знает, что такое – «мыслить»), а Тело за ручку повели вступать в пионеры, в «Гитлер югенд», в общество друзей церкви. (Кого куда.) Оно поспешает с готовностью.
Это животная стадия развития человека.
Греховное ненасытное Тело при этом главенствует. Его поводырь, Разум, – ещё незрячий. Душа, маленькая и ранимая, страдает, но на неё никто не обращает внимания.
Душе сплошная мука с Разумом и Телом. Как неродные.
Есть ли вина человека в этом? Да! Если считать виновным молоток, которым вгоняют гвоздь.
* * *Сострадание
Напомню тебе один случай, который произошёл на твоих глазах в детстве.
Ты зашёл к своему сверстнику в гости. На кухне сидела его старенькая бабушка. Она психически больна. Несмотря на свой недуг, это была сама доброта и труженица, каких поискать. Чтобы чем-то помочь взрослой дочери по хозяйству, она бралась за любую работу. И хотя посуду после неё принято было перемывать, она старалась как могла. Зато связать носки, соткать половик – мастерица. Вот и на этот раз, сидя на кухне, она вязала носки любимому внуку. Самому дорогому ей человеку!
Его приход из школы – для неё тихая светлая радость…
Родным ей был карельский язык – язык малочисленного исчезающего народа. Нас очень смешило, когда на непонятном наречии она тихонько молилась, а на русском пела непристойные частушки.
Твой друг стыдился своей бабушки.
Досада накапливалась.
Когда вы разделись и прошли на кухню, она прервала своё рукоделие. Открытая улыбка осветила её лицо. Поверх очков на внука смотрели излучающие доброту глаза. Натруженные руки с вязальными спицами расслабленно опустились на заштопанный передник. И вдруг… клубок шерстяных ниток озорно, как живой, выскочил из неуверенных рук, разматываясь и уменьшаясь.
Опираясь на кухонный буфет, она тяжело поднялась с устойчивой деревянной табуретки. А дальше… (надо же было такому случиться!), нагнувшись за клубком, она нечаянно задела внука, который наливал себе в кружку молоко. Рука качнулась, и молоко расплескалось…
– Дура! – в бешенстве прокричал внук.
Всё произошло так быстро: он зло схватил тяжёлый сковородник и, выбегая из кухни, с порога, изо всех сил, бросил им в бабушку. Сковородник попал по опухшей бабушкиной ноге. Её полные губы задрожали, и она, что-то причитая на родном языке, придерживая рукой больное место, с плачем опустилась на табуретку.
Слёзы текли по её раскрасневшемуся лицу.