Земляки

— Заодно бы и наше обручение с панной Ядвигой можно…

Каргуль дергает Ядьку с такой яростью, что она вылетает из комнаты, как мячик. Но Кекешко не намерен так легко отказаться от своих планов. С криком «Ядька! Ядька!» он выбегает во двор и натыкается на Витю.

— Куда?!! — недобрым голосом спрашивает парень и наступает на мельника грудью.

— Я-а-а-дька!!! — визжит Кекешко.

— Пан Трофейный! Вас отец купил, а не Каргуль, так что нечего вам с Каргулями обнюхиваться! И думать не моги об них!

— Кругом демократия настала, а ты человека свободы лишать?!!

Обиженный Кекешко подходит к бочке и, откинув прикрывавшую ее попону, нагибается, чтобы умыть лицо. Понюхав жидкость, Кекешко начинает жадно лакать ее, зачерпывая еще и еще. Наконец он в изнеможении падает и откатывается к стене дома, где, прошептав «Ядька!» засыпает мертвецким сном.

Витя с отцом заканчивают огромную глиняную печь, которую складывали по настоянию бабки Леонии. Газовую плиту им пришлось выставить во двор. Перетаскивая плиту ближе к забору, Витя сердито наблюдает за Кекешко: тот, бросив рубить дрова, подсаживается к Ядьке.

Девушка, не обращая внимания на явные ухаживания мельника, старательно и сосредоточенно чистит картошку.

— Как только война началась, я дал клятву, что не женюсь, — воркует Кекешко. — Понимаете, панна Ядя? Что это, я погибну и женщину вдовой сделаю? Да никогда в жизни! Я не люблю иметь долги!

— И что с того? — не слишком любезно спрашивает Ядька, следя взглядом за Витей, который медленно тянет тяжелую плиту.

— Как это что? Война-то кончилась!

— Уж вы, пан Кекешко, оставайтесь и дальше честным человеком.

— Конечно, панна Ядя, но только вдвоем. Двое — божье число, так у нас в Гнезне считается…

Витя продолжает наблюдать за ними из окна кухни. Он так увлечен, что не слышит, как мать дважды спрашивает его:

— Витя! Да где ж тулуп? Бабке Леонии на печку постелить надо…

— Ну и как там, мама? — интересуется Казик, подсадив с сыном старуху на огромную, занявшую полкухни печь.

— Теперь можно поверить, что мы дома, — отвечает бабка, свесив сверху голову. — И смерти можно спокойно дожидаться. Вот кабы еще этой лектрики не было, я бы вовсе спокойно век дожила, — добавляет она, видя, как внук, не отрывая взгляда от окошка, машинально щелкает выключателем.

— Ну и ворюга же этот Каргуль! — восклицает вдруг Витя. — Тятя за свой спирт для общества мельника купили, а он его потиху в свои частные зятья сманывает!

— Уж ты скажешь! Чтоб они ее за чужого отдали! — сомневается Марыня и тоже идет к окошку посмотреть. — Ведь он не из-за Буга!

— Из-за Буга, не из-за Буга, а в портках! А Каргуль спит и видит лишние портки в семье иметь!

Вдруг Витя замечает, что Кекешко, перегнувшись через заборчик, пытается перетащить через него газовую плиту. В мгновение ока он оказывается возле Кекешко.

— Ваше?!! — с ненавистью спрашивает Витя.

— Да вы ж ее выбросили! — недоумевает мельник. — А нам она пригодится…

— Вам? Кому это «вам»?!!

— Так ясно же, что для двух семей одной плиты мало будет!

— Каких таких двух семей? — обалдело спрашивает Витя.

— С грабежа новую жизнь начинаешь? — подоспел на помощь сыну Казик.

— При демократии все ничье! — уже менее уверенно говорит мельник и, оглянувшись на стоящего в глубине двора Каргуля, пятится от забора.

Каргуль уже вознамерился поддержать Кекешко, как вдруг дискуссию прерывает появление Вечорека. Осторожно неся что-то в лоднях, он обращается к Каргулю:

— Узнаете?

— Ну, яйцо… — недоуменно отвечает тот.

— Куриное, — не может не вставить своего слова Казик.

— Я его на дороге нашел, — говорит Вечорек, глядя то на Каргуля, то на Казика.

— Ну и что? — не понимает Кекешко. — Это ж обыкновенное яйцо.

— Да ты что, яйца, что ли, не видал! — смеется Казик, опираясь на забор..

— Не видал давно, — поясняет Вечорек, — мы вон сколько лет назад кур съели.

Каргуль берет яйцо, внимательно оглядывает его, потом протягивает Вечореку.

— На, возьми себе.

— Бери, Вечорек, бери! — говорит свое слово и Казик, сперва, как и Каргуль, пощупав яйцо.

Сбитый с толку силезец растерянно смотрит то на Казика, то на Каргуля.

— Это… значит, кто мне дает?

— Я даю! — успокаивает его Казик.

— А ты, Казик, чего моими яйцами распоряжаешься? — взъерепенивается вдруг Каргуль.

— А ты почем знаешь, что его не моя курица снесла?

— Потому… потому как я твоего бы и в руки не взял!

— А я твоего!

Обмен мнениями становится все более бурным. Вдруг Казик, схватив злополучное яйцо, которое Вечорек продолжает держать на ладони, со всего размаха швыряет его в стену Каргулева дома.

— За его паршивое яйцо я тебе три своих дам! — обещает он Вечореку.

— Дашь! Только прежде это яйцо со стены слижешь! — рвется в драку Каргуль.

— Мой брат, Яська, уже раз взял бич божий в свои руки! — кричит Казик, нагнув голову, чтобы принять удар.

— Ты мне про косу не поминай, у меня не коса — винтовка для тебя есть!

— А у меня для тебя есть! — Казик оглядывается на дом, где на пороге уже стоит с винтовкой в руках Витя.

Бессильный в своей злобе, Каргуль мучительно подыскивает какое-нибудь слово, которое бы побольнее ранило соседа.