Земля-воздух

Но понимала, что все мои слова это бесполезно. Что он до конца жизни будет думать, что это он виноват. Что его друга, в последний момент отступившего, убили из-за него. Это свойство живого человека, опосля винить себя в трагедии, хотя всё кричит просто что чувство собственной вины абсурдно. Это свойство живого человека с душой. А Коваль был человеком. Во всей этой страшной, просто ужасающей истории он один из всех остался человеком. И я сейчас себя ненавидела, за то, что поверила его обману. Поверила в то, что он тварь.

— Прости меня, пожалуйста… — выдали мои онемевшие губы, тело задрожало, не в силах справиться с нахлестывающими эмоциями. — Прости, что поверила… Я так не хотела, так не хотела, Паш! Я никому не верила, и не поверила бы, если бы это не сказал мне ты сам…

— У меня выхода не было, кис. Я не мог потерять еще и тебя. Уж лучше бы ты ненавидела меня, но вдали. Если бы тебе хоть кто-то что-то сделал из-за того, что я дебил такой… Я бы сам, наверное, вздернулся, не дожидаясь пока меня убьют. — Перевел дыхание, но голову не поднял, его пальцы сжали мою кожу спины до трезвящей и гасящей истерику боли. — Сидел тогда в кабинете, смотрел тебе в глаза и понимал, что… всё. Просто всё. Что либо я доигрываю спектакль, либо тебе пиздец. Из-за меня. Как хотел заорать, что это не я, что я не убивал Костю, что хотел бы, но никогда не смог… А у тебя взгляд такой ненавидящий… Говорящий, что я не имею никакого права рассказывать правду и тянуть тебя за собой на край. Ты же не отступила бы, моя упрямая сука… — горькая усмешка, быстрый смазанный поцелуй в ключицу. — Не отступила бы, не испугалась, боролась бы за меня, идиота. Но за тварь бы не пошла. Так что я решил, что лучше ненавидь меня, но уйди. Сдохнуть хотелось. Сидел и проклинал себя за то, что… не мог даже намека дать. Когда дверь за тобой закрылась, смотрел перед собой и нихера не видел. Мне казалось, что если ад и существует, то я тогда все его круги прошел, так что помирать уже не страшно. Жутко такое в тридцать лет ощущать. Настолько жутко, что словами не передать… Блядь, до сих пор мурашки бегут.

Я, издав протестующий сдавленный возглас, с силой обняла его, втискивая, вжимая в себя, словно пытаясь уберечь от накатившего ужаса воспоминания и понимая, как все это тщетно. Такое не забудешь и из памяти не сотрешь. Отравляло бессилием. Он чуть отстранил меня, чтобы посмотреть в глаза и коснуться губ. И откинувшись на спинку, мягко расцепил мои руки, укладывая и прижимая к своей груди мое отчего-то мелко трясущееся тело.

Не знаю, сколько мы так просидели. Я, положив голову ему на плечо и, наконец, найдя успокоение в нем, в его руках. И он, медленно, невесомо оглаживающий меня по спине. На улице солнце медленно клонилось к закату, погружая комнату в сумеречный полумрак. Я физически не могла от него отдалиться, изредка меняя положение тела, чтобы затекшие конечности переставали неметь. Ему, наверное, было еще неудобнее, но он никак этого не выказал, лишь сжимая меня, когда я шевелилась, видимо, опасаясь, что я отстранюсь. Поцеловал в висок, когда в животе у меня заурчало и предложил сходить в ресторан. Идти никуда не хотелось. На людях неприлично так вжиматься в него, а не делать этого я пока не была готова.

Заказали ужин в номер. Думала, что голодна, но кусок в горло не лез, пока я, сидя на постели между его широко разведенных ног, прижималась спиной к груди и чувствовала теплое и такое родное дыхание в висок. Отодвинула поднос и, переплетя наши пальцы повернулась к нему полубоком, потому что развернуться в таком положении к нему лицом не получалось.

— Послушай меня, Коваль. Еще хоть раз попробуешь меня оттолкнуть… Хоть раз… я переживу ту задницу, в которую мы попадем, а потом самолично тебя придушу. Ты меня понял?

— Это лучшее признание в любви, которое я только слышал. — Слабая усмешка на губах и легкий прикус мочки уха.

— Ты меня понял? — раздраженно дернула головой и, расцепив наши руки, повернулась к нему полностью, твердо глядя в глаза.

— Понял… — все так же улыбаясь, ответил он. Я зло выдохнула сквозь стиснутые зубы и Паша, убрав-таки свою дурацкую улыбку, добавил тоном значительно серьезнее, — понял я, понял. Не смотри на меня так, жуть берет. — Откинул прядь с моего лица и провел пальцем по щеке, — больше я…мы в такую задницу не попадем, я в этом клянусь.

Долгое мгновение глаза в глаза. На ум приходили всякие дебильные и пугающие «никогда не говори никогда», но озвучивать это было боязно. Он, протянув руку к подносу сцапал оттуда соусницу и, макнув палец, быстро ткнул меня им в нос, заставив чуть ошалеть. И заржал, глядя на мое офигевающее лицо. Разрядил, сука, обстановку. Я нервно фыркнула, и опрокинула на него соусницу, заляпав ему футболку, джинсы и часть простыни

— Кис, ты свинья! У меня шмотье в другом отеле. — Возмутился он, оттирая салфетками свою одежду. — Вот как я теперь в таком виде до машины дойду?

— Хуй ты куда пойдешь от меня, Коваль. — Удовлетворенно улыбаясь произнесла я, глядя на его безнадежно загубленную одежду.