Земля случайных чисел

– Пока летели, ввели новый иммиграционный закон – там список стран, которым аннулировали визы, – ответил кто-то другой (женщина так плакала, что даже, кажется, не расслышала вопроса, вся черная, как облако). – Но у меня вообще грин-карта, и все равно не пускают, безумие какое-то. И звонить адвокату не дают. Хотя, наверное, лучше если для нас всех найдут какого-то одного общего адвоката. А вы из какой страны?

– Из Франции, – сказал Пассажир номер 2 и понял, что зачем-то обманывает: это рейс был из Франции. Ему не хотелось признаваться, что у него американский паспорт и что его задержали из-за какой-то беды с регистрацией, тут у людей, похоже, настоящие проблемы, а у него просто сбой. Просто сбой.

За ним зашли те же (или другие) подарочные рождественские полицейские: его допрашивали в отдельной комнатке. Пассажир номер 2 рассказал, откуда летел (бизнес-поездка, тестирование нового продукта, пять лет как гражданин, женат четыре из этих пяти), вкратце пересказал свою скучнейшую, ненавистную, ненавистную, скучнейшую биографию, изобилующую повторами и монотонностями, снова показал посадочный талон и кое-какие личные вещи из рюкзака – ноутбук, бледный чек из франкфуртского аэропорта, где пересаживался и перекусил пивом с венской колбаской, книгу Франзена «Поправки», которую семь раз начинал читать во время предыдущих командировок и, кажется, брал ее с собой скорей по привычке, как трансатлантический талисман, который все же не сработал на этот раз.

Проверяя его документы, сотрудники иммиграционной полиции не без смущения выяснили, что данных о Пассажире номер 2 нет ни в одной доступной им государственной базе. Номер социального страхования, права, паспорт – все это зависало в тугой, вязкой цифровой пустоте безответности, словно Пассажир номер 2 вылетел откуда-то из небытия, как пушечное ядро мести неведомо кого за неизвестно что. Отпечатки пальцев Пассажира номер 2, многократно и натужно стекающие с его потеющих, начавших подрагивать, ладоней, не совпадали ни с одним человеком, пересекавшим границу либо получавшим визу. Документы, как и посадочный талон, как и многократно отпечатанные ненужные пальцы, были признаны фальшивыми; бытовая банальность бессмысленного багажа (Пассажир номер 2 начал от волнения думать, будто бы заикаясь) навевала дополнительные опасения: следов взрывчатых веществ не нашлось ни на итальянском костюме (собака, понюхав, чихнула, и на мгновение показалось, что все хорошо и все сейчас, хохоча и перемигиваясь, побегут гулять, перебрасываясь желтым теннисным мячиком), ни на семи парах немного разношенных носков; цель мистификации не определялась, не очень понятно, зачем снабжать кого-то документами несуществующего человека, чтобы транспортировать его через Атлантику, ведь намного проще воспользоваться идентификаторами реально существующих личностей.

Пассажир номер 2 попросил разрешения позвонить супруге и адвокату; какое-то время колебался перед звонком жене, но пересилил себя.

– Тут какой-то новый эмиграционный закон, – сказал он ей еще до того, как она попробовала что-то спросить. – Задержали много людей, и, кажется, еще сбились настройки в базах данных, и меня не могут идентифицировать. Давай ты приедешь и привезешь свидетельство о браке и свидетельство о рождении, или слушай, вообще всю папку с документами, можешь даже взять документы на дом, хотя он твой, но мало ли.

– Ты где? – спросила жена.

– В аэропорту же, – повторил он. – Прилетел сегодня, я же говорил, что сегодня прилечу. Задержали, уже два часа тут. Документы не совпадают, ничего ни с чем не совпадает, ошибка какая-то. Давай, ты знаешь, где пластмассовый ящик, возьми оттуда только папку с документами, больше ничего брать не надо.

– Хорошо, я привезу документы, – холодно сказала жена. – Но это ничего не значит. Ну, как ты любил говорить раньше: но это ничего не значит. Хорошо?

Повисло неприятное молчание.

– Терминал 4, – сказал он.

Жена положила трубку. Офицеры попросили ее контакты, переписали, перезвонили. Трубку никто не взял. Она никогда не снимала трубку, когда звонили с незнакомых номеров.

Прошел еще час, в течение которого его вещи проверили еще несколько раз, как будто в одежду была завернута невидимая бомба. В комнату несколько раз приводили людей, чьи визы были аннулированы, и искали невидимые бомбы у них в вещах; некоторые из страдальцев громко звонили адвокатам, у кого-то на руках рыдал, вероятно, невидимый ребенок, у Пассажира номер 2 начали слипаться глаза.

Когда жена приехала в аэропорт и перезвонила, он вскочил и понял, что как будто задремал. Показалось странным, что проснулся не дома, где тысячи раз засыпал прямо за столом посреди ночи, – достаточно было тряхнуть свинцовой ночной головой, чтобы она рассыпалась в стеклянное невесомое облако нежных осколков сна, выключить ночник, тихо переползти на диван, по пути несколько раз попытавшись сбросить, как мелкую полураздавленную ночную бабочку, прилипшую к экрану, ее долгий и нестерпимо мучительный, как позыв в туалет, звонок.

– Ты уже тут? – спросил он.