Земля случайных чисел

Но если не из-за любви, то из-за чего же еще предпринимать такие опасные, отчаянные шаги, думает Мария, наблюдая за тем, как Иосиф втаскивает на холмистый, поросший морозистыми неприветливыми валунами, холм, как бы вначале портфель, наглухо, как утонувшая подлодка, наполненный чем-то более важным, чем его жизнь, а потом лишь себя – невесомого, ненавидящего и являющегося будто довеском к чему-то более важному, чем жизнь. Проводник протягивает ей бутылку с колючей дикобразьей водой, Мария пьет на ходу, обливая себе подбородок и шарф, потом натягивает шарф на подбородок и сосет его сквозь свистящий кристалл воздуха. Иосиф вдруг спрашивает, можно ли это есть, и проводник, смеясь, отвечает:

– Да-да, это можно, но ловить ты должен сам, я расскажу как.

Оказывается, речь шла о дикой индюшке, которую Иосиф углядел в низком ельнике: еду запрещено брать с собой, но добывать ее самостоятельно не возбраняется/превращение живого существа в еду не является возникновением еды. Проводник дал Иосифу моток жестких ниток, объяснил, как приготовить силки. Сам проводник помогать Иосифу не мог, ему было плохо, его с самого утра рвало. Судя по всему, одна из главных причин перехода была в том, что там, откуда Иосиф шел, ему всегда было плохо/проводнику почти всегда было нехорошо, потому что Иосиф ушел оттуда, где ему было нехорошо. Пока Мария отдыхала, положив легкую, как воздушный шарик, голову на спортивную сумку, Иосиф, выполняя все указания проводника, добыл сильную, голенастую индюшку с перламутровым, неприветливым и сморщенным лицом/ее клюв переливался, как морская раковина, но глаза смотрели с холодным отвращением.

Иосиф сворачивает индюшке шею, ощипывает и разделывает ее, просто с размаху засунув ладонь внутрь птицы, как в боксерскую перчатку. Проводника рвет при одном взгляде на это. Мария смотрит на них обоих с изумлением: получается, отвращение и стыд также были причинами, по которым Иосиф решился. Иосиф готовит индюшку на быстром газовом огне походной горелки, Мария впивается зубами в сочащуюся янтарным подкожным бульоном ножку и чувствует что-то вроде эйфории, с удовлетворением отмечая, что ни одна из ее сегодняшних эмоций не является причинами ее перехода – у проводника никакой эйфории, он астматически кашляет, но старается улыбаться.

На вторую ночь Мария снова попробовала прийти в палатку к проводнику, чтобы лечь с ним/чтобы он ей овладел, но на этот раз проводник ее испугался. Видимо, Иосиф на самом деле боялся Марию, и отчасти из-за этого страха перед ней решил уйти/принял решение оставить все позади.

– Ну чего ты, – шепчет Мария. – Давай. Ты же тоже хочешь.

– Уйди, – стонет проводник. – У тебя глаза тут вот на руках, видишь? Видишь глаза? Моргают, ужас, сил моих нет. Ты когда касаешься и водишь там, они перекатываются и видят меня всего, всю кожу мою видят, как книгу, не могу я, это больно.

Мария плачет в подушку; откуда-то у проводника нашлась подушка.

– Я все равно останусь спать тут, – говорит она. – Хоть на подушке посплю. Достало уже, то сумку под голову, то портфель этот поганый.

Мария засыпает вся в слезах, но во сне улыбается.

В шесть утра начали спуск. Горы будто бы стали мягче, приветливее – вероятно, та сторона была более благосклонной к путешественникам/там, куда они направлялись, природа относилась к человеку снисходительней. Иосиф почти не разговаривал с Марией, но резво и с автоматической покорностью подхватил ее сумку, когда она поскользнулась/начала скользить по болотистому прохладному склону. Портфель он так и не выпустил из правой руки, помогая Марии одной левой/оставшейся свободной рукой.

– Ты молодец, – сказал проводник. – Мужик. Я бы так не смог после такого. Я тобой восхищаюсь.

Это было восхищение Марии, поэтому на нее эти слова не произвели никакого впечатления/ее не впечатлил этот сомнительный комплимент, потому что данное чувство принадлежало ей.

Может ли она отплатить проводнику чем-то еще, думает Мария, и ее глаза набухают слезами. Все, что она чувствует после той ночи, целиком и полностью принадлежит лишь ей, поэтому Мария не до конца понимает, зачем она ввязалась в это опасное и, безусловно, замечательное путешествие, подарившее ей столько бессмысленных, неразделенных мгновений страсти и боли.