Земля шорохов

У подножия обрыва, с которого я производил съемку, молодой самец вырыл себе в гальке что-то вроде коттеджа для медового месяца. Коттедж представлял собой большую глубокую яму. Самец отгреб передними ластами верхний слой нагретой солнцем гальки и обнажил гальку мокрую и прохладную. Он лежал в этой яме со своей женой в весьма типичной позе – положив голову на спину подруги. Все утро они лежали так почти без движения. В полдень, когда жгучее солнце достигло зенита, они стали проявлять беспокойство. Самец начал всплескивать задними ластами, беспокойно ворочаться и нагребать себе на спину сырую гальку, чтобы было прохладнее. Разбуженная его движениями супруга огляделась, широко зевнула и снова легла с глубоким довольным вздохом, безмятежно посматривая своими большими черными глазами. Поразмыслив несколько минут, она повернулась и легла рядом с самцом, лишив его таким образом подушки. Он басисто, раздраженно заворчал и взгромоздился на самку, наполовину закрыв ее своим туловищем. Потом он сомкнул веки и решил поспать. Но у супруги, придавленной его громоздким туловищем, были другие планы. Она, извиваясь, отодвинулась в сторону, а бочкообразное туловище самца соскользнуло с ее спины и шлепнулось на гальку. Затем она вытянула шею и стала кусать его губы и подбородок, очень нежно, медленно, томно. Самец не открыл глаз, он мирился с этими ласками, только изредка пофыркивая, если они причиняли ему уж очень большое беспокойство. Но наконец любовные заигрывания самки соблазнили его, он тоже открыл глаза и стал покусывать ее лоснящуюся шею. Эти проявления любви со стороны ее господина привели самку в щенячий восторг, и она начала перекатываться и извиваться под его большой головой, покусывая его выпуклую грудь, издавая носом глухие страстные звуки, а ее длинные усы встали торчком вокруг точеной мордочки, как два раскрытых пластмассовых веера. Она извивалась на гальке, а он наклонил голову и стал не торопясь обнюхивать заднюю часть ее туловища, словно старый обрюзгший гурман, оценивающий букет выдержанного коньяка. Потом он тяжело взгромоздился на нее… Теперь она приподняла свою морду, усы к усам, и кусала его морду, нос, горло, и он тоже покусывал ее горло, шею страстно, но осторожно. Задние части их туловищ пришли в согласное волнообразное движение; делали они это не быстро, нетерпеливо и грубо, как большинство животных, а медленно и осторожно, движения были мягкими и равномерными, точно мед лился из кружки. Вскоре, тесно прижавшись друг к другу и дрожа, они достигли высшей точки наслаждения, и тела их расслабились. Самец слез с супруги и шлепнулся рядом, и они лежали так, покусывая друг другу морды с изумительной нежностью. Весь акт был красивым зрелищем и уроком сдержанных любовных игр.

Я еще не говорил о детенышах котиков, которые играли в колонии очень важную и забавную роль. Их были сотни. Словно ожившие чернильные пятна, они без конца передвигались среди массы спящих, занимающихся любовью, дерущихся взрослых. Они засыпали на гальке в самых необычных непринужденных позах, похожие на надувные резиновые игрушки, из которых вдруг наполовину выпустили воздух. Неожиданно просыпаясь и не находя рядом матери, они становились на ласты и уверенно двигались вдоль пляжа, выделывая те же странные па румбы, что и взрослые котики. Решительно ступая ластами по гальке, детеныш через несколько ярдов останавливался, широко раскрывал розовую пасть и блеял жалобно, как ягненок. После непродолжительных поисков родителей силы оставляли его, он еще раз отчаянно блеял, бросался на брюшко и тотчас погружался в глубокий освежающий сон.

Для некоторых детенышей в колонии имелось что-то вроде яслей, потому что кое-где по десять – двадцать малышей были собраны в группки, похожие на кучи кусков угля причудливой формы. При них обычно находились молодой самец или несколько самок, которые дремали поблизости и, видимо, следили за детенышами, потому что стоило одному из малышей забрести за невидимый круг, очерчивающий территорию яслей, как взрослый котик поднимался и, извиваясь, устремлялся вслед, ловил детеныша большой пастью, основательно встряхивал и швырял обратно. Несмотря на пристальное наблюдение, я не мог точно выяснить, были ли группки детенышей потомством одной семьи котиков или здесь сосредоточивались малыши из нескольких семейств. Если они были из нескольких семейств, то эти группки действительно являлись своеобразными яслями или детскими садами, в которые родители отводили малышей, отправляясь в море поискать корм или просто искупаться.

Мне хотелось заснять, как ведут себя детеныши изо дня в день, но для этого потребовалось бы выбрать одного малыша, а так как все они были одного роста и цвета, то сделать это было трудно. Я уже совсем отчаялся, как вдруг увидел детеныша, которого было легко выделить среди остальных. Он, по-видимому, родился позже других, потому что был вдвое меньше, но недобранные дюймы он с избытком восполнял своей решительностью и яркой индивидуальностью.