Неведомая сила открыла мои веки и задрала голову, и теперь я смотрел на склонившуюся Тор-илу, во взгляде которой читалось торжество.
— Что?
— Мы верим только в очищенье болью. То, что не выстрадал, не стоит ничего. То, что получишь просто так — не окружишь любовью.
Тор-ила умолкла и ее зрачки превратились в две полоски, точно у змеи.
— Ты говорил, что жаждешь увидать родных… Так что же лгал, выходит, человече?
Я посмотрел на свою проводницу по аду, перевел взгляд на лаву, снова на демоницу.
— И… и сколько я должен буду там пробыть?
— Сколь нужно.
Страх скрутил тело, и я пропищал:
— А нет ничего полегче?
Во взгляде моей собеседницы появилось отчетливо различимое утомление. Она щелкнула пальцами, и мы переместились к длинному узкому подвесному мосту, висящему над бездонной пропастью. Деревянные его ступени были все заляпаны кровью, а в опору возле нас вонзилось несколько ножей.
— Что это?
— Ты жаждал легкий путь, изволь, не жалуйся потом. За простоту заплатишь.
— Это — просто?
Я указал на алые пятна посреди досок.
— То мост ножей, где кровь грехи смывает. Придумали не мы, заимствовали лишь. Пройдешь коль до конца, жизнь краски обретает, а не пройдешь, ну что ж, сам от себя сбежишь.
Я сделал пару шагов вперед и аккуратно ступил одной ногой на деревянную дощечку. В ту же секунду послышался шелестящий звук и рядом пролетел нож.
Я с воплем отстранился, потерял равновесие и упал, отполз на пару шагов.
— У вас тут все испытания такие? Других не предвидится?
Тор-ила недовольно скривилась:
— Иль так, иль убирайся прочь.
Я сглотнул.
Господи, ну почему? Чем заслужил такое?
Хотелось плакать и выть. Хотелось послать все к чертям. Хотелось… сдаться… Но ведь тогда я не вернусь домой!
Эта мысль наконец-то привела мозги в порядок. С трудом собрав волю в кулак, я поднялся.
— Что выбрал ты, о смертный? Пламя, сталь иль трусость? Ответь скорей…
Не реви, ты мужик! Давай, делай, что должен!
Да, прыгать в лаву, наверное, быстрее, но… Но я просто не мог себя заставить добровольно войти в нее. Одна мысль о том, чтобы окунуться в раскаленное озеро, заживо сгорая и плавясь, заставляло рассудок вопить от непередаваемого ужаса, а значит…
— Сталь.
Кажется, этот ответ понравился жене Айш-нора, потому как она улыбнулась и сделала широкий жест рукой.
— Тогда иди, ступи на доски сии, их кровью ты своею окропи. Пройди же до конца, тебе не будет просто, и помни: боль очистит изнутри.
— Спасибо, — я подошел вплотную к мосту, и положил ладони на канаты. — Увидимся, надеюсь, что скоро.
С этими словами я сделал первый шаг.
Сперва было легко. Немногочисленные ножи летели не то, чтобы чересчур быстро, и получалось уклоняться, однако с каждым пройденным метром их становилось все больше, а скорость лишь возрастала. Но пока что удавалось избегать прямых попаданий.
Пару раз мне оцарапали одежду, один раз — щёку, но на такую ерунду я в последнее время уже и внимание обращать перестал.
Еще шаг, я наконец увидел окончание пути. Там горели факелы, призывно разгоняя мрак этого страшного места.
Метров тридцать, максимум — сорок. Нужно ускориться…
— Ай ***!
Задумавшись, потерял концентрацию и в эту же самую секунду в плечо ударил нож. Я остановился и захлопал ртом, что оказалось ошибкой — еще два клинка вонзились в тело. Один — в левый бок, другой — прямо в грудь.
Будь это Земля, то тут бы все и кончилось, но в мире мертвых не стоило надеяться на легкое избавление. Единственный способ вырваться из кошмара — пройти отмеренную муку до конца!
И я, стиснув зубы, двинулся вперед.
Ножи летали все быстрее и быстрее, они свистели вокруг стаей разгневанный птиц, жаждущих алой крови. И чего-чего, а этой жидкости я предоставлял в избытке.
Еще два ножа — левое предплечье и правая нога. Следом два глубоких пореза — правая щека и левая рука.
Кое-как удавалось защищать шею и лицо, но ситуация стремительно ухудшалась.
Болело все, каждый шаг стал настоящей пыткой, а мерзкий голосок где-то внутри все громче и громче шептал: «отступи, сдайся, ты же не обязан терпеть эту боль, ты ведь не преступник, расплачивающийся за грехи, зачем упорствуешь?»
Я в последнюю секунду подставил ладонь, прикрывая глаза, и в нее вонзились сразу два ножа, и еще несколько — в ноги.
Боль затопила сознание, она ослепляла и лишала воли и открывала все самое плохое, что только есть во мне. Кажется, я плакал и выл, размазывая по лицу слюни и сопли, смешанные с кровью. Пробитая в десятке мест рука закрывала обзор, ноги скользили по мокрым от крови деревяшкам, время от времени попадая в узкие щели между ними.
Но я шел. Крича каждый раз, когда новый нож впивался в тело.
В какой-то момент ноги окончательно подвели, и я пополз, цепляясь скрюченными ногтями за дерево и канаты. Ножи стали вонзаться в голову, но и это не приносило облегчения. Сперва один глаз, затем и второй заволокла тьма.
В мире не осталось ничего, кроме шелеста, вспышек боли и цели, которую нужно достичь во что бы то ни стало.