Земля навылет

И Козмин, и Юренев, и Ия, все они всегда гордились созданием своих рук — сверхмощной, перерабатывающей любую информацию, системой. К пресловутому Нусу Анаксагора НУС, понятно, не имела никакого отношения. Нус Анаксагора — это существо, даже не существо, конечно, а некое естественное организующее начало, без которого невозможны серьезные логические построения, а НУС Козмина-Екунина — всего лишь машина. По крайней мере, я считал так, а большего мне не объясняли. Никто на Земле не знает того, что знает все общество в целом, а вот НУС может знать. Она может знать даже нечто более значительное: например, то, о чем не догадываются специалисты, то, что не может быть объяснено действием никаких природных сил. Юренев всегда был склонен к подобным вещам, отсюда и его провидческие способности.

Почему я так раздражен?

Это сны, подумал я. Сны, отнимающие у меня силы. Опять придет ночь, я усну, и опять, в который раз, буду выдираться из убивающих снов.

Думать об этом не хотелось. Хотелось кофе.

Терпеть не могу дежурных, швейцаров, горничных, но я переборол себя, взялся за телефон.

— Кипятку? Вам? — удивилась дежурная по этажу. — Вы хотите сделать кофе? Сами?

— Что ж тут такого?

— Может, лучше принести кофе?

— Пожалуй, лучше, — решил я, вовремя вспомнив предупреждение рыжей администраторши.

На положении иностранца… Я ведь нахожусь тут на положении иностранца… Такое можно услышать только у нас.

Но в кофе дежурной по этажу я не верил. Какая-нибудь гостиничная бурда из растворимых и нерастворимых остатков…

В дверь постучали.

Так быстро?

Дежурная оказалась пожилой, сухонькой. Я видел ее ночью, она тоже пряталась за спиной Юренева.

— Вот кофе, — сказала она, осматриваясь так, будто хотела застать в номере еще кого-то.

Я принял поднос. Сахар, печенье, лимон, которого так недоставало ночью Юреневу.

— И часто у вас селят гостей на положении иностранцев? — усмехнулся я.

— Ну что вы, — виновато сказала дежурная. — На моей памяти вы второй, а я здесь семь лет работаю.

— Кто же был первым?

— Да так… Вроде вас… — Дежурная смутилась. — Только нам не положено интересоваться.

— Ну да, не положено, — кивнул я. — А почему вы не идете домой? Дежурство, кажется, заканчивается утром?

— Да жду я, — вздохнула дежурная и испуганно оглянулась. — Вот жду.

— Чего? — удивился я.

— Мне к обеду надо быть в больнице, а я в Бердске живу. Это что же, ехать домой и сразу обратно?

— Простите, я не знал… — Кофе она сварила отменный. — Болеет кто-нибудь?

— Да дед у меня… — Произнесла она беспомощно. — Дед у меня отморозил пальцы.

Дедом она называла мужа, это я понял. Но что-то он там залежался в больнице: июль на дворе. На всякий случай я поддержал дежурную: зимы у нас суровые, я, помню, в детстве приморозил пальцы на ноге, до сих пор ноют на холод. Помните, небось, какую обувку таскали после войны?

Дежурная кивнула:

— Помню…

Получилось у нее жалостливо. Она явно искала утешения. Может, и с кофе потому так ко мне спешила.

— Я утром звоню домой. Я всегда утром звоню, у нас телефон у соседки. Веранды рядом, крикни, дед сразу слышит. А тут говорит мне: нет деда, увезли деда. Куда, говорю, увезли! А в больницу. У меня аж сердце захолонуло. Что, кричу, сердце? Да нет, говорит, ты успокойся. Просто деда к хирургу свезли, пальцы он на руках поморозил. Ты после дежурства беги в больницу, там недалеко, сама поспрашиваешь, узнаешь. Видишь, вот как оно.

— Не понимаю, — сказал я, отставляя пустую чашку. — Когда ваш дед отморозил пальцы?

— Утром, — дежурная скорбно опустила глаза. — Я же говорю, звоню утром соседке, у нас веранды рядом…

— Что значит утром? Сегодня утром?

— Ага, — в усталых глазах дежурной таилось непонимание, беззащитность, испуг. — Я звоню, а соседка: ты успокойся, дескать, пальцы он поморозил…

— Он на морозильной установке работает?

— Да ну вас, — отмахнулась дежурная испуганно. — Я и не слышала про такую. Он у меня баньку топит по средам, всегда почему-то по средам. Сколько раз говорила, топи как люди, по субботам топи. А он любит по средам, такой у него день. И греется. Заляжет на полке и греется. И зимой греется, и летом, ему все равно. И вчера так лег, а утром, нате вам, отвезли к хирургу.

— Может, сломал руку? Не отморозил.

— Да ну вас. Я тоже так думала.

— Ну, не сломал, обжег. Или ошпарил там. В баньке-то.

— Да отморозил. Говорят, отморозил. Я до хирурга дозвонилась, отморозил. Оттяпают теперь пальцы.

— Так уж сразу оттяпают?

— А чего? — возразила дежурная с каким-то непонятным мне вызовом. — Хирург сам сказал, будет резать пальцы.

Я не знал, как ее успокоить. Врачам виднее, в конце концов.

Конечно, виднее, она не спорит.

Дежурная разгорячилась.

Дед у нее смирный, пенсии радуется, почти не пьет. Она подозрительно повела носом, но бутылки я предусмотрительно спрятал. Истопит баньку, погреется. Ей, наверное, давно хотелось выговориться. Жил и жил, век так живи, только вот эти письма…

— Какие письма?

— Ну да, вы же не знаете, — виновато потупилась дежурная, — дед вдруг письма стал получать. Много писем.

— От родственников?