Земля имеет форму чемодана

— Ну, что? — сурово спросил Куропёлкин. На кнопку он пока нажимать не стал. — Анатоль, опять тюбики?

— Я не Анатоль! — услышал Куропёлкин.

Голос прозвучал женский.

«Неужели Звонкова?!» — взволновался Куропёлкин. Выкрикнул будто в испуге или с дыбы в застенках Трескучего:

— Каренин взяток не брал! Не брал!

— Мне-то что взятки и ваш Каренин!

— А вы кто? — растерялся Куропёлкин.

— Нажмите на кнопку, Евгений Макарович.

Куропёлкин нажал на кнопку и открыл дверь.

159

На нижней ступеньке крыльца стояла горничная Дуняша.

У ног её лежали кирпич и толстенная книга.

— А кирпич-то зачем? — удивился Куропёлкин.

— Вас, Евгений Макарович, единственно кирпич удивил? — спросила Дуняша. — Или даже испугал. Будто я террористка.

— В последние дни… или недели… — сказал Куропёлкин, — я отвык от женских голосов. И не узнал ваш. Так к чему кирпич?

— Да не пугайтесь вы, Евгений Макарович, поставьте кирпич на порог, чтобы дверь не захлопнулась. Или вы чем-то другим напуганы?

— Другим! — рассмеялся Куропёлкин. — Мне почудилось, что сюда явилась госпожа Звонкова.

— Ей-то зачем нужен такой визит? — сказала Дуняша. — Если бы вы ей понадобились, вас бы к ней доставили под белы руки.

— Не думаю, — возразил Куропёлкин.

— И ещё, Евгений Макарович, — сказала Дуняша, — я возвращаю вам книгу, я брала её у вас почитать…

И протянула ему первый том Стига Ларссона.

— Да у меня-то здесь на полке все три тома! — воскликнул Куропёлкин. — И я их одолел. Мне стало стыдно. Какую чушь я молол, ублажая…

— Перед кем стыдно? — быстро спросила Дуняша.

— Перед самим собой, — вздохнул Куропёлкин.

— Перед самим собой — это разумно, — оценила Дуняша. И будто бы осталась довольна ответом Куропёлкина.

— А если бы…

— А если бы, вышло б глупостью! — резко сказала Дуняша.

— Вам дозволено входить в этот дом? — спросил Куропёлкин.

— Дозволено, — сказала Дуняша. — Но лучше нам поболтать где-нибудь на воздухе. Там, за домом, есть скамейка.

— Согласен, — кивнул Куропёлкин.

И, действительно, за домом обнаружилась скамейка.

К скамье, к одной из её ножек, было приставлено гипсовое весло девушки, выполнившей нормы ГТО. А скамья, судя по инвентарному знаку, принадлежала парку «Останкино». И именно на этой скамье (или подобии её) Куропёлкин избороздил моря и океаны. Теперь он встревожился. А нет ли на спинке скамьи выжженного пучком лунных лучей названия плавсредства «Нинон»? Нет, не было. И три крысы, две большие и одна мелкая, на ней не сидели.

— Как это понимать? — спросил Куропёлкин.

— Что именно?

— И вас, Дуняша, и этот эаслуженный пароход. Или скорее — это каравелла…

— Насчёт себя я могу объяснить, — сказала Дуняша. — Насчёт пароходов и каравелл догадываюсь.

— Ну и…

— Давайте присядем, Евгений Макарович, — предложила Дуняша.

Присели.

— Не вы ли, Евгений Макарович, — сказала Дуняша, — выставили требования, а в них в первых пунктах стояла замена стюарда Анатоля на местную горничную.

— Надо же! — покачал головой Куропёлкин. — Надо же! И вы, Дуняша, стало быть, местная горничная? Или вас откуда-то срочно доставили сюда по чьей-то необходимости?

— Для вас это важно?

— Важно. Очень важно.

— Эко вы разволновались! — удивилась Дуняша. Но и укор был в её удивлении. — И что же для вас важнее узнать? Не привезённая ли я сюда специально? Или — здесь ли находится опочивальня Нины Аркадьевны? А вас тянет на место преступления?

— Не считаю себя преступником, — сказал Куропёлкин. — А важнее мне узнать, куда меня занесло или куда меня завезли на этот раз.

— Туда же, куда завозили прежде, — сказала Дуняша. — И я здешняя, и всё та же. Но у вас теперь, видимо, иной статус.

Какой у него, по предположению Дуняши, нынче статус, Куропёлкин выяснять остерёгся.

— Но здесь из окон другие виды, — сказал он, — не бродят грибники и нет…

— Люка, — подсказала Дуняша. — Всё есть, но отсюда виды, действительно, более доброжелательные.

— И Вера с Соней здесь? — поинтересовался Куропёлкин.

Дуняша нахмурилась. Долго молчала. Видно, раздумывала, стоит ли человеку с неизвестно каким статусом, не исключено, переведённого из подсобных рабочих в разряд упразднённых лиц, выдавать дворовые подробности. Но разговор, похоже, прекратить она была не намерена, Куропёлкин чувствовал это, что-то явно она хотела вызнать и от него. Для себя. Или по чьему-то поручению.

— Веры и Сони здесь нет, — сказала Дуняша. — Они высланы в отдалённые поместья Нины Аркадьевны и там выданы замуж. Вера — за тренера по конному спорту, Соня — за шеф-повара ресторана для гостей.

— С чего бы вдруг? — спросил Куропёлкин.

— Не уберегли девичью честь. Камеристкам беременность не дозволена.

— Восемнадцатый век! Крепостное право, что ли? — возмутился Куропёлкин.

— Они подписали контракты с жёсткими правилами, однако дети их будут иметь непьющих отцов с перспективами.

— Вами правит Салтычиха?

— Моя и ваша Салтычиха, возможно, и не заметила высылки камеристок. Где ей при её-то мировых затеях! Правит здесь Герасим, и вы для него, извините, даже и не жалкая собачонка…