Земля имеет форму чемодана

Обещанные тюбики для поддержания сил Куропёлкина приносил порученец Анатоль или, по собственной же аттестации, креативный топ-менеджер. Склонный к болтовне, теперь он больше помалкивад, а на Куропёлкина взглядывал настороженно или даже испуганно, будто имел дело (был вынужден) с приговорённым к пожизненному заключению. Лишь однажды Анатоль пробормотал (к чему бы вдруг?): «Да, какие метаморфозы происходят с нашей милой Баборыбой…», но, не дождавшись ответных слов (или вопросов) Куропёлкина, притих. Изменений форм и линий Баборыбы из своих окошек Куропёлкин пока не наблюдал, а о прочих её метаморфозах знать не желал.

Убираться в Избушке по-прежнему приходила горничная Дуняша.

Общение их выходило неловким. Куропёлкин опасался каких-либо вопросов Дуняши. Или даже её ехидств. А Дуняша, скоро понял Куропёлкин, старалась не раздражать его (и тем самым привлекать его внимание) громкими или, скажем, скрипуче-скребущими звуками. И оба они молчали. Но ради чего-то Дуняша сюда приходила. Не ради лишь протирки мокрой тряпкой полов или удаления пыли, какой в Избушке в принципе не было?

Это уж точно.

Проще всего, если бы Дуняша спросила, звонил ли Башмак и нет ли новостей от Бавыкина.

Не звонил, новостей нет.

И всё же Дуняша не выдержала и произнесла:

— Вот ты, Куропёлкин, на турнике кувыркаешься, может, дурью маешься, а Нина Аркадьевна страдает…

— Не печалься о хозяйке! — сухо сказал Кропёлкин. — Мы с ней находимся в разных мирах.

Позже подумал: «Или в разных формах нашего мира. Она — в его солнечно-блистающем шаре. А я — уткнувшись рожей в угол фибрового чемодана».

348

Наконец Куропёлкин услышал от Селиванова:

— Евгений Макарович, вы готовы к действию?

— Готов, — буркнул Куропёлкин.

— Ну и замечательно, — сказал Селиванов. — Завтра мы вас заберём.

Не сразу, но всё же Куропёлкин нажал на деревянный гвоздь Башмака.

— Сергей Ильич, — сказал Куропёлкин, — завтра меня забирают.

— Вы всё же согласились… — задумался Бавыкин.

— Так вышло, — вздохнул Куропёлкин. — Житейские обстоятельства.

— Жалко, — сказал Бавыкин. — Но что поделаешь… Ваш выбор…

— Да, мой! — твёрдо и будто с вызовом выпалил Куропёлкин.

— У вас, Евгения Макарович, нужда в каких-либо советах? Или рекомендациях?

— Да, — сказал Куропёлкин.

— Повторюсь. Никаких скафандров и новейших изобретений. Из металлов — лишь мелочи.

— Рабочие комбинезоны возможны?

— Возможны. Бельё простое. Возможна тельняшка. Возможен танковый шлем. Но лучше — меховая ушанка, пушистая, с опущенными ушами. Очки… В крайнем случае — очки байкера. Хотя важно было бы обойтись без стекол. Есть возможность снабдить вас накладными и раздвижными ресницами. А всё остальное сами определяйте. Вы человек разумный.

Продолжать разговор Бавыкин не пожелал.

349

На другой день Куропёлкина, действительно, забрали.

Что значит — забрали? Ну, не под белы же руки подхватили и поволокли. Естественно, его транспортировали с уважением и комфортом. Транспортировали Куропёлкина в места ему уже известные. Некогда открывшиеся ему якобы кабинетом стоматолога. То есть он был доставлен в исследовательско-подготовительный Центр Геонавтов, так ему теперь объявили. «Пробивателей, что ли?» — спросил Куропёлкин. «Ну, в обиходе, — деликатно объяснили ему, — употребимо и „Пробиватели“, но по-научному приличнее всё же — Геонавты».

На вопрос Куропёлкина, отчего вдруг выделена какая-то новая профессия, Куропёлкину терпеливо прочитали лекцию. Космонавты и астронавты — это понятно. Акванавты — после Кусто, аргонавты — тоже. «И алконавты…» — вспомнилось Куропёлкину. А геонавтов вовсе нет. Пока. Вовнутрь Земли пробивались лишь буровые установки. И всего-то на несколько километров. Вы совершили первый шаг. Сейчас вы человек для общества как бы секретный («Железная Маска!» — подбодрил себя Куропёлкин) из-за известных обстоятельств и неприятных запахов, но рано или поздно ваше имя откроют и обнародуют, как первого Пробивателя, то есть именно Геонавта.

— Спасибо за предвидение, — сказал Куропёлкин. — Но оно меня не слишком обрадовало.

— Однако вы согласились подтвердить свой… своё достижение…

— Согласился, — сказал Куропёлкин. — Но без особой радости. Геонавт ли я, Пробиватель ли, подсобный ли рабочий госпожи Звонковой — всё едино…

— Ваше безразличие нас настораживает…

— Моё безразличие или моё спокойствие исключает пафос. Полёты мыльных пузырей и клубничные кисели — в душе, — сказал Куропёлкин. — В них у меня нет нужды. Я принял решение, и ничто не сдвинет меня к его отмене.

— Примем к сведению, — сказали Куропёлкину.

— Ну, и всё, — сказал Куропёлкин. — Время не тратьте, берите меня в оборот.

350

Послушались Куропёлкина. Взяли его в Оборот.

Куропёлкин терпел (многие испытания в камерах, названия которых он знать не хотел, и навязанные перегрузки были ему неприятны, а то и противны, но он терпел).

Никогда не доставляли ему удовольствия общения с врачами, а тут он проявлял себя послушным и даже якобы напуганным возможными недугами пациентом.

А вот к тюбикам Куропёлкин, похоже, привык. Сам себе удивлялся.