Земля ягуара

Двое в черных дублетах[10], шляпах и плащах как влитые восседали на мускулистых черных конях. Низко свисающие ветви деревьев делали их почти неразличимыми в темной румынской ночи.

— Слышь, командир, — прошептал один, огромный и кряжистый, как валун в степи, зыркнув исподлобья маленькими раскосыми глазками. — Видно, этим доходягам заморским карачун пришел. — Он мотнул головой в сторону узких окон, в которых, как по мановению волшебной палочки, пропал весь свет.

— Видно, — мрачно ответил высокий худой мужчина.

— Так чего мы ждем? Кроме нас, теперь дело кончать некому.

— Ждем, пока выйдут.

— Так ведь они и до утра могут там сидеть.

— Могут и до следующей ночи, но мы все равно туда не пойдем, — отрезал командир. — Любой, кто сунется в этот дом, считай, покойник.

— Да ладно, не таких обламывали. Тоже мне…

— Таких тебе встречать еще не приходилось. А уж тем более обламывать, — в голосе худого человека послышалась усталая обреченность. — У князя Андрея под началом целая волчья стая. Этот из них далеко не последний. В доме нам его не взять. Надо ждать, пока выйдет.

— А может, выкурить их? — спросил мускулистый мужчина, почесывая бычий загривок.

— Факел на крышу? — Командир внимательно оглядел дом от фундамента до кованой стрелки флюгера на печной трубе. — Не займется, а если и займется, то народ из деревни прибежит. Одно дело — оборотня бояться, — он снова улыбнулся, вспоминая, как они парой нехитрых трюков до полусмерти запугали легковерных крестьян. — А другое — когда родимый трактир горит. В окна забрасывать — легко на пулю нарваться. А вот если… Я велел тебе пару картузов с порохом в седельную сумку кинуть? Сделал?

— Дядька Мирослав, ползут вроде.

Тот в ответ только кивнул. Медленно поводя головой, он прислушивался к тому, как вдоль стены крадется человек, что-то укладывает под угол дома, чиркает кресалом.

— Прячься! — крикнул воин и распластался на полу.

Ноги сами развернули юношу и понесли в дальний конец зала, под лестницу. За его спиной расцвел огненный цветок. Мимо головы полетела острая каменная крошка и горящие доски. Потом его настигла мягкая горячая рука взрывной волны, нежно подняла в воздух, медленно пронесла над столами и лавками, над связанными людьми и с размаху приложила головой и плечами о стену. По барабанным перепонкам молотом ударил грохот взрыва.

— Вперед! — прокашлял сквозь кислую пороховую гарь и горечь тлеющей соломы хриплый голос.

Пока один человек в темном одеянии поднимался с земли, похлопывая ладонями по болящим от грохота ушам и стряхивая с рукавов белесый пепел, другие бросились к дому, один из углов которого превратился в дымящиеся развалины. Достигнув его, они помедлили, оглядываясь друг на друга. Один, самый смелый, нырнул в дымящийся по краям пролом. Прошла секунда, потом другая.

Ромка сплюнул на пол сгусток крови и попытался вздохнуть. Легкие с трудом смогли раздвинуть обруч боли, стиснувший ребра. На мутное, лишенное кислорода сознание медленно накатывала темная пелена, а глаза бесстрастно отмечали происходящее.

Во тьме пролома, оставленного взрывом, появляется бесформенная тень. Мирослав бросает пищаль и еле тлеющий фитиль, стелется вдоль стены, ныряет в темноту пролома. Треск ткани, короткий задохнувшийся писк. Тишина. Мирослав вновь появляется на свету, засовывая нож за голенище, поднимает пищаль. Мельком взглянув на Ромку и убедившись в том, что тот будет жить, он приникает к краю пролома.

Командир, чья белозубая улыбка превратилась в волчий оскал, затаился под выбитым окном и обратился в слух. Изнутри доносилось только потрескивание мебели, съедаемой огнем, да скрип балок. Его человек погиб, сомнений в этом не было. Но как? Без борьбы, даже без вскрика. Что делать? Отправить еще одного? Не на верную ли погибель? Пойти самому? Шанс есть, но не настолько большой, чтобы стоило рисковать. Навалиться скопом?

Двое погибнут наверняка, скорее всего — трое. Один уцелеет и достанет. Но может и не успеть. У загнанного волка мертвая хватка. Да еще мальчик. Вряд ли он сравнится с любым из его бойцов, но сбрасывать его со счетов не стоит.

Пригибаясь, подкрался один из его людей, нагнулся к уху и забубнил, обдавая лицо густым луковым духом:

— Я внутрь заглянул. Там тела. Не меньше трех. — Он прижал большой и указательный пальцы к ладони и растопырил оставшиеся. — Хозяин крепко ранен. Тоже не жилец. Отрок раненый, но дергается. Ратник — настоящий гюрджи[11]. Прячется где-то.

Тишину, не нарушаемую даже криками ночных птиц, взорвал грохот. Остатки рамы над головой командира вылетели из проема и, паруся ошметками бычьего пузыря, исчезли во тьме. На лицо его брызнуло что-то теплое и липкое. Подняв глаза, он понял, что смотрит в звездное небо как раз через то место, где у его человека только что была голова.

«Ну вот, — подумал он. — Все и прояснилось. Втроем нам не сладить с людьми, засевшими в доме».

— Отходим! — бросил он в темноту и ящерицей скользнул в невысокую траву.