— Временами мне видится за этими, и не только этими, событиями то свейский золотой крест на синем поле, то когтистая лапа британского льва.
— Швед — понятно, но англам да саксам-то какая корысть в этих делах?
— Они гишпанского флота боятся, да и нам подлянку с радостью сделают. Спросят, почему, мол, в русских лесах пропала семья одного из виднейших царедворцев? Войну нам Карл Пятый не объявит, конечно, но начать давить на юге через генуэзцев или крымского хана — это запросто. Пока мы с ним разбираемся оружием, друг другу грозим и подметные письма пересылаем, Генрих британский будет спокойно обделывать свои дела. Британия того и гляди выпрет в окиян, как опара из кадушки. Ужо поплачут все, кто плавает там без достаточного числа пушек.
— Считаешь?
— Докладывают. Верный человек узнал, что строят на островах многопалубные корабли. Орудий на каждом — от одной дюжины до трех. Такими силами они испанские галеоны, что золото в Старый Свет повезут, как орехи начнут колоть.
— Везде-то у тебя верные люди, князь.
— На том стоим, государь.
— Ох, не нравится мне это. Все — французы, британцы, испанцы — за морем земли себе завоевывают, растут, а мы со своими договориться не можем. Тверь, Устюг, Новгород, Псков… Все независимость свою отстаивают, хотят вечем вопросы решать, монету свою чеканить. А как беда, так гонцов шлют к стенам белокаменным. Царь-батюшка, опора и надежа, челом бьем! Не выдай! Не дай съесть лютому ворогу! И жалко, и по харям их квасным навалять хочется до хруста в деснице.
— Брось, государь. Это вопрос решенный, тут только время потребно. Через сто лет об этих городах и о мелочи всякой европейской, норовящей Русь на куски порвать, и памяти не останется. А княжество великое московское, царство русское в веках стоять будет.
— И то верно, — улыбнулся государь. — Ладно, мне в кремль пора. Дела. А ты, княже, считай, что на это дело мое согласие получил.
Царь развернулся и, опираясь на резной посох, отправился к свите, стоящей поодаль.
«Ох, устал Василий, совсем стариком сделался, — подумал князь. — А ведь ему еще и тридцати нет. Да легко ли такую страну, такой крест на себе нести, добиваться единовластия, упразднять уделы, подводить вольнодумных князей под единый закон. Аукнется ему это черной немочью. Ох аукнется. Впрочем, не стоит печалиться о том, что еще не случилось».
Князь еще раз взглянул вслед царю и неторопливо побрел к приземистым постройкам, стоящим в сотне шагов. Проходя мимо полянки, где один из его орлов показывал молодняку, как надо работать с засапожным ножом, он приостановился, невольно залюбовавшись. В одном длинном плавном движении воин умудрялся подкатиться под выставленное копье, выдернуть из-за голенища клинок, вспороть чучело через пуп так, что солома летела во все стороны, и выйти в боевую стойку за спиной предполагаемо-умирающего противника. Попытки молодых повторить такое заканчивались в лучшем случае ударом головой в столб, на котором висел мешок, в худшем — резаными пальцами.
Чуть поодаль одинокий стрелок тренировался с большим генуэзским арбалетом. Крепкой рукой с посеченными тетивой пальцами он растягивал воловьи жилы, накидывая их на собачку спускового крючка, накладывал короткую толстую стрелу, вскидывал и отправлял болт точно в центр кольца, свернутого из соломенного жгута. На все про все у него уходили считанные секунды.
Парни с гиканьем и веселым матерком учились брать приступом крепостную стену высотой локтей в двадцать. Они бросали крюки, приставляли лестницы, уворачивались от небольших мешков с песком, сбрасываемых на них сверху дюжими молодцами, изображавшими защитников. Две попытки провалились с треском, в третий раз один удалец таки сумел, раскачавшись на веревке как заморская обезьяна, проскочить за зубцы. Защитники скрутили его и на раз-два-три выбросили обратно. Грохнув костями, он покатился по земле, снова вскочил на ноги и бросился на лестницу. Князь повнимательнее пригляделся к парню, запоминая ретивого бойца.
Проштрафившиеся вояки чистили лошадей у пруда. Кобылы, специально приученные к грохоту бомбард и пищалей, безучастно обирали мягкими губами короткую жесткую траву, а парни брызгали друг на друга из деревянных ведер холодной водой и ржали, как отсутствующие здесь жеребцы.
«Ну вот и добрел», — тяжело вздохнул князь, остановившись на пороге основательной избы. Разговор, предстоявший ему сейчас, был гораздо труднее, чем беседа с государем всея Руси. Игра, которую он собирался провести по обоим берегам Атлантики, была продумана задолго до того, как ее представили на царский суд — дуракам и монархам полдела не кажут.
Теперь, когда величайшее соизволение получено, пришло время поговорить с двумя людьми, которые должны стать непосредственными исполнителями всего дела. Конечно, он мог просто отдать приказ, но… Здесь одним приказом не обойтись, надо быть уверенным в том, что посланцы, оторванные от родной земли и его отеческого надзора, живота не пощадят, но все сделают как должно.