Землетрясение. Головокружение

— А не повременить ли? — сказал Птицин. — Может, утрясётся как-нибудь, рассосется… — Убеждая, он так склонил голову и поднял плечи, словно был громадной птицей, собравшейся спрятать голову под крыло. — Обойдется… Уляжется… А?

— Не утрясётся! — резко сказал Денисов. — Разве что расползётся!

— Не с него спрос, вот и болтает, — недобро глянул на Птицина Углов.

— Стоп, стоп, господа! Сейчас мы все перессоримся! — Бурцев раскинул широко руки, как Спаситель на кресте или милиционер на перекрёстке. — А нам что надо? Нам надобно нервы беречь. Поделюсь секретцем. Случилась неприятность, так? Не вдумывайся, не паникуй. Запри в себе все мысли — и бегом в ближайшую забегаловку. И залпом двести граммов. И все! Нет никакой неприятности! Она ушла в туман. Она где-то там, далеко, далеко, она не страшная. В итоге нервы разжались, их ничто не терзает. — Старик усмехался, взмахивая ручищами, не поймёшь, шутил или всерьёз говорил, усмехался, лукавый, многоопытный. — Вы знаете, я не пьяница, но в трудные минуты и для убережения нервных клеток… Словом, вон через улицу дверь в прелестнейшее кафе «Отдых». Милости прошу, лекарство за мой счёт.

Лукавый, бывалый старик. Эх, если бы ему ещё таланта побольше, злости, что ли! Если бы он был всё-таки кудесником!..

Возглавляемые Бурцевым, пересекли улицу, ввалились в кафе. Уже с порога Бурцев принялся распоряжаться властным голосом режиссёра, которому не перечат. И ему не перечили. В этом с иголочки и чопорном кафе девицы в наколках, прибранные, как невесты, радостно забегали, исполняя его режиссёрскую волю. Здесь не подавали водку, а только коньяк. Подали водку.

— Поехали! — гаркнул Бурцев и стоя проглотил свою чашу забвения.

И все последовали его примеру. Выпили и стали смотреть, что делает старик. Он не закусывал, он напряжённо вслушивался в себя. И все стали вслушиваться. Вдруг старик расплылся в улыбке.

— Тума–а-ан! — протянул он радостно.

Верно, пришёл туман. Леонид и Денисов переглянулись повлажневшими, подобревшими глазами.

— А все-таки кудесник! — сказал Денисов.

Только теперь все сели к столу.

13

Давно уже было покинуто кафе «Отдых», перекочевали в кафе «Националь», ушли и оттуда. Все так, все по той же тропе, которой следовали все съёмочные группы, сдавшие свои фильмы. И те, кто схватил удачу, и те, кто провалился. Но разница была в том, что удачливые были счастливы, а неудачливые загоняли себя в туман. Лишь в этом и разница.

Из «Националя» выбрались большой компанией. Шло время, сгущался туман, и Птицин все чаще бегал к телефону, обзванивая разбежавшихся от позора по своим углам членов группы, и с каждым звонком оптимистичнее становились его толкования случившегося.

И люди стали выползать из своих углов и съезжаться на пир, понимая, что Птицин подвирает спьяну, но с готовностью поддаваясь обману.

Приехал директор картины со смешной фамилией Шкалик, тем более смешной, что он не пил, трясясь над своим здоровьем. Это вообще был занятный человек. У него были аристократические повадки и заячья душа. А он и не скрывал, что всего боится. Он полагал, что это не заяц в нём обосновался, а некий мудрец по имени финансист. Шкалик считал себя крупным финансистом.

Приехал Гриша Рухович, где-то уже хвативший. Для равновесия, как он пояснил. Не было с ними только Марьям. Птицин не раз порывался позвонить ей, но Денисов хмурился и запрещал.

И вот они снова на улице Горького, но вечерней, в огнях. День прошёл. Что за день! Не вспомнить, он в тумане. Да и незачем вспоминать. Собственно, вся мудрость жизни в том и состоит, чтобы жить минутой. Не правда ли? Вот дом весь в огнях, громадная гостиница, вобравшая в себя тысячи людей. И среди этих тысяч — Марьям. Одно из светящихся окон — её окно. Она там, она ждёт. А почему бы и не зайти к ней? Жена где-то отсюда через пять кварталов. Молва страшна? Чепуха всё это! Глупость! Живи минутой. И вот теперь Денисов стал поводырём и повёл всех через улицу. Он помалкивал, но все знали, куда он их ведёт, к кому.

Ждала ли Денисова Марьям?.. Весь день просидела безвыходно в своём номере, вздрагивая на каждый шорох за дверью, молилась аллаху, чтобы зазвонил телефон, зло плакала без слез, металась по комнате, кусая ногти и губы. Но вот распахнулась дверь в её номер, на пороге встал Денисов, а за ним сгрудилась вся его компания, и они увидели Марьям в кресле, спокойную, безмятежную, только что дремавшую.

— Ах, это вы?..

Ждала ли она? Нет, конечно. Но раз уж пришли, она рада гостям. Вскочила, свела ладони.

— О, да вы пьяные! А мне захватили?

На Денисова она не смотрела. С Денисовым у неё ещё будет разговор. Он измучил её, она помучает его. И на Птицина не смотрела. Раб не смел так долге не появляться.