— И все равно, вы обманщик! — вдруг раздался знакомый негодующий голос. — Это все сказки! Не могут деревья лечить людей! — пятиклассница, воспитанная в семье партработника средней руки, прекрасно разбиралась в том, что было «белым», а что «черным». — Враки все это, враки! — выговаривала она безапелляционным тоном — точно таким же, каким любил говорит ее отец, обсуждая чьи-то промахи и неудачи. — Это же дерево! Самое обыкновенное дерево! Что же вы молчите?
Дед ковылял также неторопливо, как и раньше. Осторожно держа прикорнувшую на его плече малютку, он, казалось, совершенно не слышал о чем, говорила маленькая бунтарка.
— Что? — настойчиво спрашивала она, выйдя из-за спины. — Зачем вы нас обманываете? Я вас спрашиваю? — привыкшая к особому отношению как со стороны сверстников, так и со стороны взрослых, девочка никак не могла принять такое поведение. — Что вы молчите? — она схватила его за рукав и дернула, разворачивая в свою сторону. — Ну!? — ее ножка в лакированном сандале требовательно ударила по земле.
Далеко обогнавшие их взрослые и остальная ребетня уже скрылись в селе. Они — старик, трое малышей и Дарья — остались на дороге одни.
— А что ты хочешь услышать? — вдруг хрипло спросил старик, резко останавливаясь и наклоняясь к ней. — Что?! — его скрытая темнотой фигура излучала неприкрытую угрозу. — Спроси, и я отвечу…
Девочка вздрогнула, но рукав не отпустила. Ее глаза упрямо блеснули.
— Почему вы нас обманываете? — негромко повторила она свой вопрос.
— Я?! — старик искренне удивился вопросу, словно услышал его в первый раз. — Я никого не обманывал… Я говорил чистую правду, просто каждый слышал только свое, собственное, что понятно ему и больше никому другому…, — он странно оглядел прильнувших к нему ребятишек. — …
89
Трое человек уже четвертый день пробирались по лесу, который выглядел так, словно человеком здесь и не пахло вовсе.
— А ты, Андрюха, ведь прав оказался, — высокий, худой красноармеец в рванной гимнастерке. — Без этого ведь пропали бы здесь, — тяжело дыша он кивнул головой на третьего, который мягко, словно невесомо, шел впереди них. — Я ведь городской сам-то… В Ленинграде жил. Лес-то, как говориться, только на картинке и видел, — с кряхтением он перелез через очередной завал из полусгнивших стволов деревьев. — А ты откуда?
Второй, с черной повязкой на глазу, не сильно его подтолкнул, отчего долговязый буквально перелетел через завал.
— Я тоже городской. Из Самары, — проговорил тот, стараясь не отставать от своего проводника. — Хотя с батей в лес не раз выбирался… За грибами там, ягодами, — он коснулся рукой коры просто монументального дуба, за которым скрылся их товарищ. — Правда, такого не встречал…, — с удивлением пробормотал он, далеко назад закидывая голову и стараясь рассмотреть верхушку кроны великана. — Это настоящая тайга!
— Это вы, хлопцы, еще пущи нашей не видели, — вдруг раздался голос третьего, который встречал их прямо за этим гигантом. — Вот там…, — спасенный ими человек проговорил с настоящим восхищением в голосе. — Там настоящее чудо! — босыми ногами он практически зарылся в мягкий изумрудный мох между корнями дуба, а его ладони гладили кору дерева. — Истинное чудо…
— Слушай, Леший, может привал. А то ноги просто отваливаются, сил больше нет идти, — долговязый, действительно, без сил свалился на какую-то кучу, едва прикрытую листьями. — И есть охота…
Андрей Лисицин, присевший рядом со своим товарищем, тоже устал и есть хотел не меньше его, но молчал. В этот момент его гораздо сильнее интересовало другое — их проводник. За последние дни этот грязный, оборванный человек с ухватками сумасшедшего, не переставал его поражать. «Что же ты за кадр такой? — размышлял он, наблюдая как тот купался в лучах солнца. — Вроде не сильно молод… Окруженец?! Почему тогда без формы? Скорее всего местный… Родных побили, вот он и помешался». Перед его глазами до сих пор в ярких красках стояла картина его броска на колючую проволоку. Высокая, одетая в рванный балахон фигура, бормоча что-то непонятное без всякого разбега бросилась на высокий забор из колючей проволоки. «Да, псих…Точно псих! — убеждал сам себя Андрей, наблюдая за проводником. — Ага… Вот опять сейчас на колени бухнется».
Оборванец, как и все эти дни, проведенные вместе с ними, вновь начал свой традиционный ритуал. Его темные пальцы привычно нащупали замызганную деревянную статуэтку, изображавшую изогнутую человекоподобную фигурку. Едва статуэтка исчезла в ладони, как обкусанные в кровь губы начали что-то шептать.
— … Отец, мы идем к тебе…, — из невнятного бормотания вычленялись отдельные слова, фразы. — Нет большей силы, как сила Леса…, — колени медленно подогнулись и парень упал на колени, зарывшись в бархатный мох. — Не оставь нас, своих детей! Не оставь на поругание врагу!